— Но почему ты вбила себе в голову эту нелепость?
— Последнее время ты был со мной неразговорчив, если не мрачен, вечно не в настроении. Постоянно задумывался, а когда я спрашивала, не хотел объяснять причину. Все, что говорила Джесс, приобретало смысл, вносило ясность в твое поведение.
— Я был задумчив и рассеян только потому, что мучился, не зная, как попросить Эшер Вольф, мисс Светскость, Лицо Тенниса, выйти за простого парня Старбака, который был из другой среды и не подходил ей. Ведь за ней ухаживали и добивались ее руки лорды.
— Ты хотел жениться на мне?
— У меня все еще хранится кольцо, которое я тогда купил тебе.
— Кольцо? — повторила она недоверчиво. — Ты купил мне кольцо?
Почему-то это обстоятельство поразило ее больше всего.
— Я готовился сделать официальное предложение. А если бы не сработало, планировал похищение.
Она хотела засмеяться, но слезы выступили на глазах.
— Это сработало бы.
— Если бы ты сказала мне, что беременна…
— Тай, я не знала! Сколько можно повторять, чтобы ты понял. — Она забарабанила кулаками по его груди. — Неужели ты думаешь, я вышла бы за Эрика, если бы знала. Прошло несколько недель после свадьбы, когда это случилось.
— Тогда какого дьявола ты не сказала мне?
— Ты считаешь, что я захотела бы вернуть тебя таким способом? — Прежняя гордость вернулась к ней, заставив высоко поднять голову. — И я уже вышла за другого мужчину, дала ему клятву.
— Клятва больше значила, чем жизнь ребенка, который был плодом нашей любви? — горько возразил он. — И позволила тебе отправиться в клинику и убить прекрасное и невинное существо? Часть меня.
Тот образ, который он описал, показался ей таким отвратительным, что, задохнувшись от ярости и обиды, она снова стала колотить его в грудь, пока он не перехватил ее руки, завел за спину и удерживал силой.
— И часть меня! — крикнула она. — Ты об этом не подумал?
— Но ты не хотела его. — Она попыталась вырваться, но его пальцы стали стальными. — Ты не могла проявить элементарную порядочность и сначала спросить меня. Не могла перенести мысль, что станешь носить частичку меня в течение девяти месяцев.
— Не надо говорить за меня, откуда тебе знать, что я решила? — Она побледнела, ее глаза были полны ярости, когда она выпалила ему в лицо. — Я не делала аборта, это был несчастный случай, у меня случился выкидыш, я чуть не умерла тогда. Тебе было бы легче, если бы я умерла? Одному Богу известно, как я хотела тогда умереть.
— О чем ты говоришь? Какой несчастный случай? — Он отпустил ее руки, схватил за плечи и затряс. — Говори!
— Эрик ненавидел меня! — Она тоже кричала. — Когда я обнаружила, что беременна, и сказала ему, он был в ярости, решил, что я его обманула и скрыла беременность. Что после того, как ты бросил меня, я хотела навязать ему чужого ребенка. Он не хотел ничего не слушать. Мы поругались, а когда он заорал на меня и стал обзывать последними словами, у меня в голове помутилось, я бросилась от него прочь, оступилась и упала с лестницы. — Она закрыла глаза, ее всю трясло от воспоминаний. — Я не отдавала отчета, куда бегу, потеряла осторожность, только почувствовала, что лечу вниз, и потом наступила темнота. Очнулась я в клинике, и ребенка уже не было, я его потеряла.
Она говорила, и перед глазами возникала картина происшедшего, как будто раскручивалась лента кинофильма.
— Господи, Эшер.
Он хотел прижать ее к себе, но она отпрянула. И снова заговорила с отчаянием в голосе:
— Я понимала, что все кончено навсегда, моя жизнь кончена, и мне было настолько все равно, что я согласилась на его условия. — Она закрыла глаза руками. — Я не хотела, чтобы ты узнал, ведь ты отказался от меня. — Она опустила руки, сплела по привычке пальцы, глядя вниз. Глаза были сухи. — Я заплатила за потерю ребенка, три года я жила в аду, вела жизнь, которая была мне ненавистна, страдала одна. И три года носила в душе траур. Разве этого не достаточно?
Он подошел к окну и открыл его, как будто ему не хватало воздуха, но не ощутил ни малейшего дуновения.
— У тебя были годы, чтобы пережить. У меня же — несколько дней.
Его мучила мысль, что она была совершенно одна. Никого, кто мог бы сочувствовать. Разделить горе. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться.
— Насколько серьезно было твое состояние?
Она удивленно на него взглянула:
— О чем ты?
— Ты серьезно пострадала? — отрывисто повторил он и, поскольку она ошеломленно молчала, повторил: — Я спрашиваю, после твоего падения, что с тобой было?
— Я… я потеряла ребенка.
— Я спросил о тебе.
Она все не понимала. Никто ни разу не задал ей такого вопроса, даже отец. Увидев его лицо, она только покачала головой.
— Проклятье, Эшер, у тебя было сотрясение? Переломы? Ты сказала, что чуть не умерла.
— Ребенок погиб, — тупо повторила она.
Он подскочил и схватил ее за плечи.
— Я говорю о тебе! Ты что, не поняла до сих пор, что ты для меня самое важное на этом свете. У нас будет дюжина детей, если ты захочешь. Я хочу знать, что было с тобой.
— Я плохо помню. Я была под наркозом, потом они мне переливали кровь.
Он слушал, и его больно пронзало каждое слово, она могла умереть, а он бы так и не узнал ничего. В его глазах застыл ужас, она увидела и поняла наконец, что он испытывает.
— Тай, — она спрятала лицо на его груди, — все это давно в прошлом.
— Я тогда должен был быть рядом. — Он привлек ее к себе. — Мы бы пережили вместе, я бы поддержал тебя. А ты — меня.
— Просто скажи, что ты любишь меня. Скажи эти слова.
— Ты знаешь, что люблю. — Он приподнял ее лицо и, глядя в глаза, повторил: — Я люблю тебя, Эшер, — и увидев, как крупная слеза катится по ее щеке, снял ее губами. — Не надо. Больше не надо слез. Больше не надо печали, Лицо.
Она прижалась к нему и долго оставалась так, пока не наступило облегчение.
— Больше не надо печали, — повторила она.
Он кончиками пальцев нежно провел по ее щеке.
— Я сделал тебе больно.
— Мы позволили другим причинить нам боль. Но никогда больше этого не позволим.
— Как мы могли быть настолько глупы, что чуть не потеряли друг друга уже второй раз. Больше никаких секретов, Эшер.
Она наклонила голову.
— Больше никаких секретов, Тай. Мы начнем заново в третий раз.
— Ты знаешь, я всегда играю лучше под давлением, сейчас у нас ничья, и мяч на моей стороне.
— Господи, надо же отпраздновать твою победу.
