Лилла выходит. Прото долго смотрит на меня, не говоря ни слова, и наконец взрывается: "Какого черта ты приволок сюда эту ненормальную?" Я негодую: "Извини, но ты же сам…" Он продолжает: "Она прямо с порога заявила: Лилла умница каких поискать, и, если доктор Прото не возражает, она тут же готова это доказать. Короче, не успел я и глазом моргнуть, как она уселась мне на колени и давай показывать все, на что горазда. В общем, потом я ей говорю: "Сядь-ка вон туда и расскажи о себе". А теперь послушай меня, Рико; ради всего святого, сделай одолжение, убери ее с глаз долой, чтобы духу ее здесь не было. Ясно? Никогда". Я, натурально, спрашиваю: "А что, собственно, я ей скажу? И как это, по-твоему, сделать?" Отчетливо произнося каждый слог, он отвечает: "Делай с ней что хочешь. Я тебе ее дарю. Усек? Да-рю".
На этом сюжет о Лилле закончен.
"— Отлично придумано! — взвизгивает "он". — Особенно про подарок. Просто блеск! Дарить — это еще лучше, чем покупать или продавать. Молодчина!" Отношу все эти дифирамбы на счет моей фантазии, а сам тем временем украдкой поглядываю на Ирену, пытаясь определить, произвела ли моя выдумка хоть какой-нибудь эффект. Чувствую, что произвела. В начале моего рассказа Ирена сидела сдвинув ноги и слегка наклонившись вперед. Теперь она почти развалилась на подушках, а ноги, казавшиеся недавно припаянными одна к другой, вытянулись изпод юбки и откровенно раздвинулись. Ирена уперлась локтями в спинку дивана и уставилась на меня рассеянным, беззащитным взглядом.
— Что ты сделал с Лиллой, — спрашивает она наконец, — после того как Прото подарил ее тебе? Невольно думаю о том, как поступил бы в подобных обстоятельствах Кутика, и отвечаю: — Нетрудно представить.
— Так что же? Выдерживаю паузу и с педантичной точностью поясняю: — Она, понятное дело, не соглашалась. Тогда я дал ей понять: будет дурить — забудь о роли. Короче, поломаласьполомалась и обломалась.
— Паршивец! Я не обижаюсь, хотя, видит бог, не заслуживаю такого оскорбления, во-первых, потому, что оно относится не ко мне, во-вторых, потому что Ирена произнесла его ласковым, томным голосом. Однако неожиданно я понимаю, что самый разговор, а точнее, наши отношения поддерживаются уже не между Иреной и мной, а между Иреной и "им". С одной стороны — полуразвалившаяся на диване Ирена с вытянутыми расставленными ногами; с другой — "он", возбужденный сверх всякой меры. Что до меня, то, как это обычно бывает в подобных случаях, я оказываюсь вне игры. Правда, если обычно я принимаю эти условия и мне даже приятно наблюдать за "его" действиями из укрытия, где я ощущаю себя в безопасности и сполна могу насладиться созерцанием происходящего, то теперь "его" победа почему-то вызывает во мне внезапное и непривычное чувство, напоминающее ревность. Да, я влюбился в Ирену и, пусть кому-то это покажется невероятным, ревную ее к "нему"; меня коробит от одной только мысли, что мне Ирена предпочла "его". Это равнозначно тому, что секс берет верх над любовью. Резко я говорю: — Для начала сядь нормально.
Ирена удивлена столь неожиданной переменой тона. Как бы пересиливая себя, медленно и нехотя, она садится выше, по-прежнему глядя на меня в упор.
— Так вот, знай, — продолжаю я, — что все это я выдумал.
— Что значит — все? — Все. Всю эту историю с Прото, да и самого Прото. Его настоящее имя не Прото, а Протти. И он вовсе не такой монстр, каким я его представил. Это видный мужчина с мягким характером, воспитанный и любезный. А главное — примерный семьянин. И про эту Лиллу я все выдумал, от начала и до конца. Никакой Лиллы нет и никогда не было, никакому Прото я ее не представлял, а Прото мне ее не дарил. На самом деле я работаю на Протти, Протти платит мне за это, вот и все. И никаких подарков. Даже на Новый год.
Ирена смотрит на меня и, кажется, совсем не сердится. Наоборот, спрашивает с улыбкой: — Зачем? — Что — зачем? — Зачем тебе понадобились эти Прото, Лилла и подарок? — Затем, что я захотел провести эксперимент.
— Какой еще эксперимент? — Я решил подбросить тебе сюжетец для одного из твоих онанистических фильмов. Таким образом я сам оказался бы в этом фильме, и ты, занимаясь любовью сама с собой, так или иначе занималась бы ею и со мной.
— Тонкий расчет. А с чего ты взял, что я приму твой сюжет? — По-моему, во всей этой истории есть одна изюминка, которая позволяет мне надеяться на роль в фильме. Изюминка — это не кто иная, как Лилла. Ее не продают и не покупают, а просто-напросто дарят.
— Верно. Ловко придумано. Радуйся: твой эксперимент удался.
— Удался? Что ты этим хочешь сказать? — То, что я, возможно, использую сюжет, который ты так любезно мне предоставил.
Смотри-ка, она еще и ерничает! С нескрываемым раздражением парирую: — Ничего подобного. Я просто хотел провести эксперимент, эксперимент удался — вот и все. Но я не собираюсь, ты пойми, не собираюсь участвовать в твоих фильмах. Никакого кино: или наяву, или никак. Потому что я люблю тебя, и, если в один прекрасный день, хотя подобное представляется мне маловероятным, ты тоже полюбишь меня, это должно происходить в реальной жизни, а не в призрачном онанистическом фоторомане. Поняла? Посему я категорически запрещаю тебе использовать мой сюжет.
— А что будет, если я все-таки его использую? Что со мной? Точнее, что с "ним"? "Он" грубо отпихивает меня и вещает моими устами, но уже новым, неслыханным, неузнаваемым от яростной вспышки гнева голосом: — Что будет, говоришь? Ничего особенного, сверну башку — и дело с концом.
Ирена закатывается мерзким смехом, который приберегает для тех случаев, когда хочет выказать максимум презрения. Смеется она одними уголками рта, обнажая при этом белоснежные клычки.
— Никому ты ничего не свернешь, — медленно произносит Ирена. — Я использую твой сюжет даже не завтра и не сегодня, после того как ты уйдешь, а сейчас же, немедленно, прямо на твоих глазах. И ты не свернешь мне башку, а будешь как миленький смотреть.
Неужели Ирена права? Уж "его"-то хлебом не корми — только дай поглазеть. Свои слова Ирена незамедлительно сопровождает действиями: она съезжает с дивана, подносит руку к юбке, задирает ее до живота и раздвигает ноги так, что между белыми, блестящими ляжками выглядывают черные трусики. На мгновение мне кажется, что, несмотря на многочисленные угрозы, "он" в конце концов смирится с постыдной ролью пассивного наблюдателя. Однако я ошибаюсь. На сей раз "ему" хочется "прямого контакта", безо всяких там внутренних фильмов и комиксов. А так как Ирена не просто отталкивает "его", но и насмехается над "ним" с помощью весьма выразительной мимики, "он" решительно и бесповоротно требует ее смерти. Все совершается в одно мгновение. Пока лихорадочно и нетерпеливо "он" шепчет мне: "Бросайся на нее, хватай за горло и жми, жми, жми!" — я уже набросился на Ирену, уже разложил ее ничком на диване, уже схватился обеими руками за чудную лилейную шею, круглую и упругую. И тут происходит непредвиденное: неожиданно Ирена перестает сопротивляться. Я чувствую, что ее тело больше не бьется и ослабевает подо мной на диване, если не любовно, то во всяком случае призывно. Ирена смотрит на меня нежным, умиротворенным, умоляющим взглядом и выдыхает: — Я не боюсь смерти. Ты хочешь меня убить? Убей.
