В кафе в этот воскресный вечер больше никого, кроме празднующих свадьбу, не было. Лещенко поставил музыку, которая им с Ниной так нравилась, пробуждала воспоминания. С диска с концертом Дэвида Геллерта в Венской опере полилась дивная музыка, а в ресторанном зале на большом плоском экране возник призрак Вены.
Все гости завороженно смотрели на красавца Геллерта, и лица их озарялись восторгом. И лишь Раневская не взглянула в сторону экрана, даже отвернулась, поскольку все, связанное с Веной и скрипками напрямую, касалось ее заточения и вызывало боль. Поташев же увлекся рассказом венского обозревателя, который сообщал, что в антракте известный коллекционер Николас Мюллер подарил скрипачу-виртуозу скрипку «золотого» периода Страдивари из своей коллекции. И сейчас, пока антракт, Дэвид попробует что-нибудь на ней сыграть. Геллерт действительно исполнил несколько пассажей на подарке Мюллера. Затем мило извинился, сказав, что хочет подготовиться ко второму отделению концерта, и выпроводил всех из своей гримерки. Запись выступления музыканта стала фоном для свадьбы. Поташев заметил, что новобрачные о чем-то шепчутся.
– Секретничать публично даже молодоженам неприлично! – сообщил он громко.
– Ничего секретного, – улыбнулась Нина Анатольевна. – Просто Ваня говорит, что скрипки Мюллера не звучат…
– Точнее будет сказать, что они звучат, как простые деревянные скрипки. И поэтому не случайно, что музыкант такого высокого класса, как Геллерт, сразу понял, что звук совсем не тот, что у Страдивари, и потерял интерес к этой коллекционной скрипке, – разъяснил Лещенко.
В отличие от Поташева, которого очень заинтересовала вся эта скрипичная эпопея, Раневскую уже просто тошнило при одном упоминании о скрипках, Геллерте, Мюллере и обо всем, что имело отношение к Вене и недавним событиям, в которых она принимала участие и которые для нее так печально закончились. Вернее, еще ничего не закончилось, впереди ее ждал суд.
– Мужчины! Мы пойдем подышим! – сообщила новобрачная и поманила вслед за собой Лизавету, Дашу и Марию Валерьяновну, оставив мужскую часть компании в ресторане.
– Пусть наши мальчики поговорят о своем! – энергично покивала тетка Мария и достала из сумочки сигареты. – О чем мы с вами, девушки, будем щебетать?
– Как о чем, Машуня? Конечно, о тряпках! – рассмеялась Нина Анатольевна, у которой было прекрасное настроение.
– Кстати, о тряпках! – вступила в разговор аспирантка Даша. – Где вы, невестушка, купили такой сногсшибательный голубой костюмчик? Уж не в бутике Армани ли?
– Девочки, вы не поверите, но я его заказала у своей замечательной портнихи Нади.
Дальше пошел рассказ об удивительной Надежде, которая не только могла сшить роскошный шедевр «от кутюр» за какие-то три или четыре дня, но и о том, как портниха умудрялась заранее скупать ткани и фурнитуру для своих клиенток.
Поташева во всех подробностях описала процесс создания своего костюма и даже расстегнула пиджак, чтоб продемонстрировать ослепительно-белую атласную подкладку роскошного наряда.
Пока женщины обсуждали свои сугубо женские вопросы, Алексей расспрашивал жениха о концерте Геллерта, о звучании скрипок Страдивари и о том, какие музыканты мира на каких инструментах играют. Еще он поинтересовался, подделывают ли сегодня старинные музыкальные инструменты и кто этим занимается. Поскольку Иван был очень серьезным меломаном, то смог ответить почти на все вопросы Поташева. Единственное, чего не знал Лещенко, принял ли Дэвид Геллерт в дар от Мюллера его скрипку. Но не все же знать любителю музыки! Новобрачный был в прекрасном настроении, он даже напевал известную песню Окуджавы о музыканте, который играл на скрипке: «…из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил, из какой-то там фантазии, которой он служил…»
– Да. – Алексей продолжил цитату из Булата Шалвовича: – «Музыкант, соорудивший из души моей костер…» Что правда, то правда!
Дальше свадьба «пела и плясала», как ей и положено. Пили, ели, танцевали и веселились с удовольствием. Разъехались поздно.
Перед сном Алексей сказал Лизе, что в ближайшее время у него будет множество разъездов, командировок, связанных с работой, и чтобы она заранее настроилась на то, что какое-то время будет оставаться одна.
Еще он вспоминал, как во время одного из перекуров на свадьбе матери тетка Маша ненавязчиво поинтересовалась, как продвигается расследование семейного дела. На это Поташев ответил, что ей придется подождать, поскольку это дело стало в очередь вслед за разработкой шанаевской аферы. Он вкратце рассказал тете, чем это грозит его возлюбленной, Лизе Раневской, о том, что будет суд и ему во что бы то ни стало нужно доказать ее невиновность, а времени мало…
Тогда он даже не мог предположить, что все звенья семейного расследования, афера Шанаева, смерть комбинатора и гибель других людей сплетутся в один жуткий черный запутанный клубок.
* * *
Начался период беспрестанных разъездов архитектора. То он летел в Нью-Йорк, то мчался в Милан, несколько раз посетил Вену. Кроме того, в разные концы нашей бывшей общей родины летали друзья Поташева, поскольку сроки перед судом поджимали и одному Алексею было никак не справиться. Атос полетел в Екатеринбург, где встретился с прозябающей в нищете Гертрудой Егоровной (первой женой Зорькина-Шанаева), которая поведала о жизни антиквара-галерейщика. Затем Стоян отправился в Феодосию и раздобыл там бесценную информацию. Арамис наведался в старенькую «хрущевку» на окраине Киева, где получил важные сведения от одной пожилой женщины. Портос побывал в Москве и Питере и тоже приехал не с пустыми руками. Поташев обрастал информацией и сам себе напоминал кочан капусты, среди листков которой был спрятан условный младенец истины.
Свободная от музейной службы, Раневская шерстила просторы Интернета в поисках летнего приработка. На постоянную работу она собиралась устраиваться осенью, когда оживится деловая активность и можно будет выбрать интересную и достойно оплачиваемую должность. Лизу привлекло предложение от одного из телеканалов, куда требовался редактор с искусствоведческим образованием для программы «Арт-мозаика». Прежде чем отсылать резюме и идти на собеседование, девушка посмотрела программу, которая в результате породила у нее двойственное чувство. Ведущая программы – Юлия Дантес – была претенциозной мажоркой, за амбициями которой зияла интеллектуальная и душевная пустота. Нечего было и говорить, что псевдоним «Дантес» вызывал отнюдь не положительные ассоциации. Легко прочитывался какой-то незримый «папик», который просунул свою протеже на телевидение. Второе чувство, испытываемое Лизой, было удовольствие от того, что программа позволяла входить в самые потаенные хранилища прекрасного, куда теперь, вне работы в музее, ей доступа не было. Поэтому она и отослала по электронной почте свое резюме. Приглашение на собеседование она получила уже на другой день и отправилась на канал.
Лиза никогда прежде не бывала на телевидении, все ей здесь было внове: и удобная стоянка, где она примостила свой салатного цвета «фиатик», и любезная девушка-администратор, встретившая ее, и длинный коридор, вдоль которого за стеклянной стеной размещались большие пространства, наполненные компьютерами. За ними сидели молодые люди, создававшие телепродукт. Вскоре Лиза подошла к небольшой переговорной комнате. Ее пригласили войти. За столом сидели та самая Юлия Дантес, ведущая «Арт-мозаики», и парень в футболке. В углу, отвернувшись к ноутбуку, расположился какой-то большой и грузный мужчина в деловом костюме.
