— Наглая ложь! Ты терпеть не могла их обоих.
— Неправда. Они милые старички.
— Ну да, гоняли тебя целыми днями. Тебе ж присесть некогда было, — возмутился Арнольд.
— Вовсе нет. Я только рада была им помочь, — возразила она простодушно, а сама торжествовала: признал-таки правду!
— Я не буду как последний дурак терпеть такое! Я добьюсь, чтобы этих самодуров признали слабоумными, вернули домой и заморозили все их счета. Проклятие! Как позвонить их врачу?
— Арнольд, милый, они разумные взрослые люди и могут делать все, что им вздумается. А в Грецию они потому и поехали, что их счета уже были заморожены. — Она начала хихикать. — И пожалуйста, прекрати ругаться и успокойся.
— Я не успокоюсь!
— Хочешь, чтобы подскочило давление? Ты уже не молоденький. Заработаешь себе сердечный приступ. В последнее время ты выглядишь ужасно. Ходишь бледный как смерть. Надеюсь, ты не сердишься, что я говорю тебе такие вещи?
Она подошла к мужу и погладила его по голове.
— Но деньги! Они потратили уйму денег! Выбросили на какую-то аренду. Я даже думать об этом спокойно не могу. А может, в контракте есть пункт о расторжении договора. Я полечу туда, сегодня же.
— Мой дорогой, по-моему, тебе не следует этого делать. Кроме всего прочего, ты же не хочешь, чтобы люди подумали, будто тебе нужны от родителей только их денежки и ты дождаться не можешь, когда они сыграют в ящик. Ты же у меня не такой?
Арнольд счел за лучшее промолчать.
Патрисия уже не проявляла столько пылкости, как в начале их отношений. Она сказала, что простила его за то, что он натворил в Париже, но ее чувства к нему были уже не те. Журналы, которые Арнольд привез тогда, заставили ее взглянуть на себя иначе. Раньше она считала себя роскошной, страстной любовницей, а теперь выглядела в собственных глазах как разукрашенная дешевка. Она перестала носить кружевные трусики-стринги и пояса для чулок и выбросила в мусорное ведро капроновую повязку на глаза.
А тут еще такая неприятность — все наследство Арнольда испарилось на греческом острове, превратившись в какую-то аренду. Он все говорил и говорил об одном и том же. Денежные накопления, страховой полис, деньги от продажи дома — все исчезло. Потеряно безвозвратно. Наверное, у греков очень хорошие юристы. Видно, не все они там официанты да пастухи. Как скучно было его слушать! И Патрисии вовсе не хотелось этого слышать. У нее были свои планы на «Фонд Сушеных Сморчков», как она выражалась.
Она начала выдумывать предлоги, чтобы не встречаться с ним: то головная боль, то семейные проблемы, то конференция по менеджменту…
Какой-то голос в подсознании нашептывал Арнольду, что Патрисия охладела к нему, увидев, как его денежки уплывают на помощь греческой экономике, но он отказывался в это верить.
Сэди забросила домашнее хозяйство. И это тоже беспокоило Арнольда. Газоны не подстрижены, садовые дорожки заросли сорняками, кусты потеряли форму. Подоконник в ванной и его коллекция средств после бритья покрылись слоем пыли. Сэди постоянно забывала отправить его почту и забрать его одежду из химчистки. Огромная бесформенная куча неглаженого белья высилась на диване. Почти каждое утро ему приходилось самому гладить рубашку, потому что Сэди собиралась в спортивный клуб. У него не слишком хорошо получалось, и Патрисия часто повторяла, что он выглядит так, будто спит в одежде. Никто не скатывал его носки в аккуратные шарики и не убирал в отдельный ящик. Никто не чистил его ботинки. Арнольд мало-помалу стал ценить все те мелочи, которые Сэди годами делала для него. Особенно скатанные в шарики носки. Столько времени уходит утром на поиски двух одинаковых носков! Но как он ни пилил ее, она не собиралась больше заниматься скатыванием носков. Он стал выглядеть довольно неопрятно.
— А знаешь, — сказала Патрисия однажды вечером, когда они ужинали в пабе возле собора Святой Анны, — ты определенно становишься неряхой.
Ему показалось, что, возвращаясь из туалета, он заметил, как она улыбается другому мужчине.
Наступил декабрь. Рождественские гирлянды на улицах висели уже несколько недель. Витрины магазинов по всему городу заполнили подарками, сладостями и игрушечными Санта-Клаусами с длинной белой бородой и круглыми проволочными очками. В супермаркетах играли классические мелодии и рождественские гимны. Перед городским советом установили огромную рождественскую елку и украсили мишурой и красно-желтыми фонариками. Члены городского совета сумели забыть на время о своих многочисленных разногласиях и устроить великолепный банкет. А разные общины города, обычно живущие своими интересами, наконец объединились в своем чувстве зависти к ним. Миллениум не миллениум, но этим парням из муниципалитета слишком многое сходит с рук.
После того как на обложке журнала «Ирландский дом и интерьеры» появилась оранжерея Авроры Блэкстафф с роскошной трехметровой елкой, увешанной леденцовыми гирляндами и бусами свежей клюквы, на Арнольда обрушился шквал телефонных звонков от домохозяек. Всем срочно подай новую оранжерею! Вот так всегда в пригородах. Женщины ставят традиционно убранную елку для удовольствия всей семьи в гостиной и еще одну, в причудливых украшениях, — в оранжерее. Для себя.
Арнольд решил, что следующий выпуск рекламного буклета фирмы нужно посвятить рождественской елке. Он послал в главный офис факс со своей идеей. Руководство фирмы пришло в полный восторг, отправило ему с обратной почтой ящик шампанского и немедленно приступило к работе над новой брошюрой. Поток новых заказов ободрил Арнольда и придал решимости разобраться со своей личной жизнью.
Он хотел, чтобы Сэди снова стала идеальной домохозяйкой, как раньше, а Патрисия опять исполняла роль добровольной сексуальной рабыни, находящейся в постоянной готовности утолять его мужские потребности. Арнольда очень расстраивал отказ сразу обеих женщин вести себя как следует. Он отправился по магазинам за подарками, намереваясь своей щедростью задобрить их. Сэди он купил электропечь для выпечки хлеба, прозрачный пылесос последней марки, электрический секатор для изгороди и еще электронные весы в ванную. Патрисии он купил флакон дорогих духов, до невозможности сооблазнительные черные подвязки и бюстгальтер, набор массажных масел и черное кожаное платье. Он принес подарки в офис, упаковал и аккуратно сложил у двери дожидаться сочельника.
Канун Рождества он решил провести с Патрисией и на четыре часа дня заказал романтический обед на двоих в небольшом ресторанчике на Ботаник-авеню. Если все пойдет как надо, к половине восьмого он будет дома с Сэди, чтобы на следующий день встретить Рождество на большом семейном сборе.
Он подумал, что рождественские хлопоты — хорошая возможность заставить Сэди вернуться к домашним обязанностям. Они всегда приглашали родственников Арнольда на рождественский обед, и обычно все последние недели перед праздником Сэди надраивала дом сверху донизу, пекла кексы, пирожки и печенье и замораживала их впрок. Она всегда украшала дом свежей зеленью из сада и самодельными рождественскими звездами и ангелами, вылепленными из теста. Нужно будет поговорить с ней вечером, решил Арнольд, и прилепил на печь для хлеба большой розовый бант. Он подумал, что цвет Сэди — ярко-розовый. Как у слона из мультфильмов. Цвет герани и сахарной ваты. Цвет Патрисии — черный, цвет плаща злой колдуньи.
