– Вот куда только мы свою мебель денем? – беспокоилась матушка, глядя на мужчин, затаскивающих в двери большой шкаф.
– Ничего страшного. Старые кровати можно разобрать и поставить под навес, а буфет отнести в чулан. Стол вам не помешает?
– Нет. Стол как раз подойдет. Наш-то во флигеле оставили. Рабочих за ним кормить.
– Андрей, – распоряжалась Татьяна, – надо, прежде чем мебель заносить, разобрать кровати и вытащить их под навес. А матрасы уберем в чулан.
Работали до вечера. Татьяна с матушкой, пока мужчины раскладывали вещи по полкам, натушили в печи большой чугун картошки с мясом, нарезали салатов. А потом сели во дворе за прощальный ужин. Отец Алексей, уставший, но умиротворенный, довольный новым жильем, поднял рюмку водки и коротко сказал:
– Слава Господу нашему, что не оставил рабов своих замерзать в ветхом домишке. А еще я хочу низко поклониться Татьяне Михайловне за доброту души ее, за ласку и внимание, за великую помощь в восстановлении храма. Мы с матушкой не забудем в молитвах наших и святую Татьяну-великомученицу.
Все выпили и дружно навалились на тушеную картошку. Никто и не заметил за трудами, как по-настоящему проголодались.
– Вы, отец Алексей, не стесняйтесь, обращайтесь за помощью в любой момент, – говорил Виталий, наливая по второй рюмке. – Дров, я думаю, на год хватит, а не хватит, так я привезу. Это не проблема. Ну, за новоселье?
Татьяна, видя, как устала матушка Ирина, не позволила мужчинам долго засиживаться. Вскоре они расцеловались с батюшкой и матушкой, пообещали прийти в гости где-нибудь в августе и вышли за ворота.
– Машина пусть здесь остается, – махнул рукой Виталий. – Утром заберу. Ребята, давайте я вас провожу, что ли? Вон барахла-то сколько нести.
– Проводи, – отдавая ему свою большую сумку, разрешила Татьяна.
– А все же хорошее мы дело сделали, правда, Танюха? – хвалился захмелевший Виталий. – Богоугодное!
Он поднял указательный палец и чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Татьяна рассмеялась:
– Это Бог тебя предупреждает, чтобы гордыню свою спрятал подальше.
– Ох и насмешница ты, сестренка! Не зря я тебя боюсь.
– Опаньки! Оказывается, он меня боится. Это что-то новенькое.
– Слушай, Андрей! – повернулся Виталий к молчаливому художнику. – А ты как относишься к моей сестре?
– То есть?
– Тебе перевести на русский? Или я могу по-английски. В пределах школьной программы, конечно.
– Виталий, перестань! – строго сказала Татьяна.
– А чего? Я ничего. Просто я хочу, чтобы ты была счастлива. Вот и все.
– По-моему, она счастлива, – спокойно возразил Андрей.
– Да много ты понимаешь в женском счастье! – грубо прокричал Виталий. – Женщине ведь что надо? Семью. Мужа законного. Тогда она счастлива. Понял?
– Как твоя жена?
– Что? А-а. Издеваешься, да? Ладно. Очко в твою пользу. Да вы не сердитесь, ребята. Я ведь хочу, чтобы… А! Короче, ни хрена я не хочу, вот!
– Ты, Виталий, лучше иди домой, а то тебя совсем развезло, – рассердилась Татьяна.
– Раз-звез-зло? Куда раз-звез-зло? Не надо никого раз-звоз-зить. Я сам дойду.
– Пойдем, лучше мы тебя проводим. Нам все равно по пути, – предложила Татьяна.
– Не-етушки. Меня не надо. Я сам кого хошь провожу.
– Ладно, Таня, пусть проводит, – сказал Андрей, понимая, что с пьяным спорить бесполезно.
– Во! Наш парень! Ты, Андрюха, скажи мне, когда у вас свадьба, и я сразу приеду. Все брошу к чертовой бабушке и приеду. Могу хоть целую машину овощей на свадьбу привезти. Понял?
– Каких? – расхохоталась Татьяна. – Турнепса?
– Во! Видали ее? Вечно она смеется. Ей бы все насмехаться надо мной, а того не понимает, что душа у меня раненая ходит.
– Она что, отдельно от тебя ходит? – не унималась Татьяна, звонко смеясь на всю улицу.
– Ох, Татьяна, Татьяна, краше не было в селе, – пьяно сокрушался Виталий. – Ты хоть знаешь, Андрюха, какая она была в двадцать лет? Куда там Софи Мар-со! О! Точно! На нее она и походила.
– Она и сейчас красивая, – опять возразил Андрей.
– Ну, мальчики, вы совсем меня расхвалили. Еще возьму и поверю.
– Ты думаешь, мы шутим? – горячился Виталий. – Нет, Танюха, мужики ни за что некрасивой комплиментов не скажут. Правда, Андрюха? Ни за какие коврижки! Хоть убей меня, а уродине комплимент сказать не смогу.
– Ладно, верим, – устало вздохнула Татьяна, которой этот пьяный бред надоел до чертиков.
Они наконец-то доплелись до мастерской Андрея.
– Ну, Виташа, давай прощаться, – сказала Татьяна. – Утром я уезжаю.
– Как это? А я что же, не довезу тебя до станции, что ли? Как же так, Танюха?
– Нет, я на автобусе доеду. А тебе надо отсыпаться. Все, все, перестань со мной спорить! Давай хоть на прощание не будем ссориться. Ладно?
– А кто ссорится? Я, как рыба в ухе, молчу и только зенки таращу.
– Ну, до свидания, братик, не поминай лихом! – Татьяна встала на цыпочки, чмокнула Виталия в щеку.
– Эх, Танюха!
– Ну бывай, Виталий, – подал ему руку Андрей. – Надеюсь, еще не раз увидимся.
– Ладно, чего уж, – опустил голову Виталий. Татьяне стало жаль его. Она взяла его под руку, отвела в сторонку, тихо спросила:
– Инне передать привет?
– Угу.
– Хочешь, тайну раскрою?
– Хочу, – посмотрел он на нее почти трезво.
– Я ведь приревновала тебя к Инке. Честное слово.
– Таня, я…
– Но потом это прошло, – охладила она его горячий порыв.
– Почему? – расстроился он.
– Потому что я тебя отпустила. Понимаешь? Отпус-ти-ла!
Татьяна резко повернулась и быстро забежала в вагончик, дверь которого Андрей оставил открытой.
Всю дорогу до дома она лежала на верхней полке и вспоминала этот сумасшедший месяц своего отпуска. У нее еще не было времени хорошенько подумать о себе, дать оценку своему поведению, до конца разобраться в своих чувствах. Водоворот событий закружил, затянул ее, но теперь, оказавшись одна в этом мерно постукивающем на стыках вагоне, она предалась воспоминаниям и «разбору полетов». Но о чем бы ни начинала думать, мысли перескакивали на Андрея. Они расстались на два месяца. Осенью он обещал вернуться в город. Как она переживет эти месяцы? Неужели больше не войдет в тихий, пустынный придел, где стоит на дощатом настиле милый художник в линялых джинсах и расстегнутой рубашке? И вновь при мысли об Андрее у нее сладко заныло внутри. Она заворочалась, как бы прогоняя его образ, так близко и ощутимо представший перед ней, что не было мочи сдержаться, чтобы не застонать. Зачем она ему? Он так хорош собой, так еще по-мальчишески строен и гибок, но по-мужски силен и самоуверен, что может влюбить в себя хоть дюжину молодых красавиц. Разумеется, она понимала, что для Андрея пустая красота ничего не значит, да и понятие о красоте у него особое, не такое, как у всех. И тем не менее она сомневалась в надежности их отношений, его любви к ней, в своей привлекательности. Так и грызла себя сомнениями всю дорогу до самого дома.
