Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Почему это?
– Надоели мне эти вонючие ремонты! Сама-то больно хорошо пристроилась! Ходишь вокруг бассейна да указываешь, как кому руками и ногами грести, даже самой в воду лезть не надо! Так каждый дурак может! Ты вон пойди, потолок попробуй размыть! Я б тоже не отказался полдня покомандовать и еще деньги два раза в месяц получать!
– Невелики деньги!
– Я б согласился!
– Но чтобы заниматься тренерской деятельностью, нужно самому все детство работать, в соревнованиях участвовать, и не просто участвовать, а побеждать, чтобы сначала разряды получать, а потом мастером спорта стать!
– Ерунда! Не пойду я ни на какой ремонт! – выпалил он, после чего бездельничал целый месяц.
Но зависть его стала с того дня развиваться по всем направлениям, причем была она сопряжена с жадностью. А может, он и был всегда таким, только я этого не замечала, ослепленная (как мне тогда казалось) любовью?
За обедом или ужином он оценивающим взглядом смотрел на тарелки и хватал большую порцию. Стоило мне прийти из магазина, как он кидался к сумкам и, увидев, что я купила себе какую-то обновку, требовал себе точно такую же. До абсурда дошла ситуация, когда он выкопал из пакета женские прокладки в красочной упаковке и завопил на весь дом:
– А мне?! Я тоже это хочу! Мне, значит, не надо?! Конечно! Ты всю жизнь только о себе думаешь!
Когда я популярно объяснила, что это такое и с какой целью используется, он не отступился:
– Ну и что! И мне могли бы пригодиться!
Тогда я решила, что он завидует моим критическим дням – у меня-то они есть, а у него нет!
Прожив с Дубовым восемь лет, я дала наконец себе отчет в том, что он меня отягощает – морально. Вдруг передо мной открылись все его недостатки. И самое удивительное – я поняла вдруг, что достоинств-то в нем нет никаких! Искала я в нем плюсы и сильные стороны еще полгода, но так ничего и не обнаружила, кроме вызывания жалости к его персоне.
– Ну почему меня никто не любит? Зачем я родился? Отчего меня все ненавидят? – вопрошал он в самые драматические моменты нашей совместной жизни, находясь на краю той бездны, что называется четким, режущим его ухо словом – развод.
Все меньше и меньше вызывал Геннадий у меня жалости по отношению к своей поистине никчемной персоне. Я поняла этот его трюк, поздно, правда, но лучше поздно, чем никогда, – Дубов нащупал во мне слабое место и надавливал на него при каждом удобном случае, как деревянная китайская колодка на мозоль. Он хорошо изучил меня и понял, что я могу простить все, потому что способна на чувство душевной боли при виде страдания и самобичевания близкого мне человека.
Однако всему приходит конец. Пришел он и моему чувству сострадания.
После очередного запоя (на сей раз он отсутствовал неделю) Дубов, как обычно, явился с повинной и принялся давить на жалость.
Мой взгляд остановился на гипсовой бабе работы Федора Павловича Котенкова, которая всем своим видом выражала недостаток любви в этом мире и отсутствие настоящих мужиков, подаренной Юрием Макашовым мне еще в младенчестве, и в голове вдруг зародилась нехорошая мысль – зародилась и тут же укрепилась в моем мозгу: «Вот бы ка-ак дать ему по башке этой бабой!», но я вовремя остановилась – жаль стало неудовлетворенную женщину из гипса. Я быстро оделась и, схватив Дубова за руку, потащила его разводиться. Он окончательно протрезветь не успел, да еще по дороге вылакал банку пива, поэтому, не веря в серьезность моего решения, заполнил в ЗАГСе анкету, а выйдя на улицу, прокомментировал это событие следующим образом:
– Да ладно тебе, Дуня. Я же знаю, что ты меня любишь. Просто припугнуть захотела. Воспитательша! – И он засмеялся.
Но настроение Геннадия резко переменилось, когда по приезде домой я, собрав его вещи до последнего носка, вызвала такси и через полчаса погрузила бывшего мужа в машину вместе с пожитками.
– Я не могу так сразу все шмотки домой привезти! Меня сестра с лестницы спустит! Я постепенно заберу! – кричал он в окошко.
– И правильно сделает, если спустит!
– И за что ты меня так ненавидишь?! Что я тебе плохого сделал? – театрально стонал Дубов.
– Но и ничего хорошего! – отрезала я и поднялась в свою разгромленную квартиру. – Ой! Лучше бы я за Петухова замуж вышла! Ответила бы тогда, в девятом классе, на его записку согласием, сходила б с ним в «кено»... Он куда лучше Дубова! – размышляла я вслух.
Только сейчас я заметила, насколько бездарно, пошло даже играл бывший муж, вызывая у меня жалость: «Я никому не нужен! Никто меня не любит! Зачем я вообще родился!» Вот бред-то! И как я могла ему верить?! Будто все эти восемь лет я была слепа, будто какая-то заведенная дурмашина, начиненная пальчиковыми батарейками, каждый день кормила Дубова завтраками, обедами и ужинами, стирала и гладила его одежду, покупала ему трусы с носками, потому что он считал осуществление подобных покупок в магазинах ниже своего достоинства, работала и содержала нашу неполноценную ячейку общества. Неполноценную, потому что по прошествии пяти лет нашей совместной жизни, после ряда определенных анализов супругу моему был поставлен андрологом – Бодягиным Валерием Николаевичем – диагноз.
Диагноз звучал резко, как приговор, вынесенный судьей после слушания уголовного дела – секреторное бесплодие, так он звучал. И на оторванном от листа половинном клочке бумаги, будто клеймом на теле, было выжжено – секреторное бесплодие.
Вдобавок ко всему этому зависть – зависть по любому поводу, которая выражалась со стороны Дубова в невероятно громких скандалах. А эти периодические сбои – раз в два месяца ему непременно нужно было расслабиться, отключиться от тяжелой жизни ремонтника-маляра и пропасть неизвестно куда на неделю, кануть, исчезнуть. Что он делал в это время? Кто его знает, но он приходил с повинной, божился, что не изменял мне, подтверждая свою искренность обычным своим:
– Дуня! Ну ты сама-то подумай, кому я нужен? И вообще, зачем я родился – весь такой никому не нужный! – едва не плача, говорил он.
И я верила! Каждому слову верила! Дура, конечно! Но – нет! А чего от меня хотеть?! Я ведь искусственница! Неполноценный ребенок, оторванный пяти недель от роду от материнской груди! Да еще бегемот посодействовал – последние мозги своим неприличным актом в Московском зоопарке четверть века назад вышиб!
И вдруг – все! Баста! Батарейки сели! Сели – и я тут же развелась с Дубовым.
После этого наиважнейшего события моей жизни меня словно в розетку включили. Первым делом я уволилась с работы. Менять жизнь, так менять ее в корне – решила я и взялась собственноручно делать ремонт в квартире: я опасалась, что опять найму каких-нибудь шарлатанов и они еще больше испоганят и без того разгромленную, доведенную до крайности жилплощадь мою. Я, увлеченная до самозабвения благоустройством комнаты, в болезненном экстазе сдирала ядовито-зеленые обои в шизофреническую узкую полоску, от которой в глазах рябило и которая потом три ночи подряд неотступно снилась мне в кошмарных снах. Размывала пожелтевший потолок с лохмотьями старой водоэмульсионки, шпатлевала, грунтовала, красила, клеила...
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
