Она тряхнула головой. От мучительного страха и тревоги у нее засосало под ложечкой. Итак, он держит в своих руках все ее тайны. О Боже, как же это могло случиться? Почему она позволила ему так легко себя отвлечь? Надо было все рассказать ему, как только он вошел в комнату. Но она этого не сделала, и теперь придется расхлебывать последствия собственной беспечности.
— Ты… — Она осеклась, почувствовав ком в горле, но потом продолжила: — Ты все прочел?
Губы Гейбриела скривились в мрачной усмешке.
— Да, вообще-то весьма увлекательно. — Открыв книгу, он взглянул на Мору поверх потрескавшегося переплета, и какое-то время неотрывно смотрел на нее в темноте. — Послушай-ка вот это.
Не дожидаясь ее реакции, он начал читать вслух…
— «Мы с Хоксли крепко сдружились. Порой мне трудно стоять в стороне и слушать, как окружающие на него клевещут. Конечно, у него есть недостатки. Он много пьет и ведет разгульную жизнь, но это всего лишь попытка скрыть боль. Когда-то у него была любимая женщина. Он был очень к ней привязан. Не знаю, кто она — он отказывается называть ее имя, — но ему пришлось с ней расстаться, потому что его родственники не одобрили его выбор. Как я поняла, он был вынужден жениться против собственной воли. Его жена — милое робкое существо, и я невольно испытываю жалость к ней и их сыну Гейбриелу. Им обоим приходится сильно страдать из-за несчастливой судьбы Хоксли. Я пыталась объяснить ему, что нехорошо и несправедливо лишать радости близких людей только потому, что ты сам пережил личную драму, но эту тему он отказывается со мной обсуждать.
Забавно, что его жена, когда мы сталкиваемся с ней на людях, смотрит на меня с откровенной ненавистью. Она считает меня своим врагом и соперницей, но это не так. Мы с Хоксли никогда не были любовниками, потому что всегда дорожили нашей дружбой. Мое сердце по-прежнему принадлежит Филиппу, а Хоксли продолжает тосковать по утраченной любви…»
Когда он дочитал эту дневниковую запись, повисло тягостное молчание. Спустя несколько минут Гейбриел заговорил, но уже резким, осуждающим тоном.
— Когда ты собиралась сказать мне, что у моего отца не было близких отношений с твоей матерью? Что он никогда к ней не притрагивался?
— Что все сплетни об их отношениях были ложью?
— Да, черт возьми!
Мора обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от его нападок. Еще не задав вопроса, она уже знала, каков будет его ответ.
— Если я скажу «сегодня ночью», ты мне поверишь? Он опять засмеялся, и Мора невольно вздрогнула от этого зловещего смеха.
— Пожалуйста, не надо больше водить меня за нос, — презрительно бросил Гейбриел, и немного помолчав, указал на стопку пожелтевшей бумаги, лежавшую на столе рядом с ним. — Я прочел остальные письма. Они были адресованы твоей матери, не так ли?
Девушка кивнула, закусив губу.
— И? — подначил Хоксли, не дождавшись от нее ни слова.
«Вот он, момент истины», — невесело подумала Мора. Больше тянуть нельзя. Надо сказать, все как есть, и покончить с этим. Быстрый ровный надрез заживает скорей, чем рваная рана. Жаль только, что она поняла это только сейчас.
— Я думаю, что автор этих писем — убийца моей мамы.
Это откровение поразило его в самое сердце. Гейбриел дернулся, как от удара, и Мора даже в темноте заметила, как изменилось его лицо. Он несколько раз открыл и закрыл рот, точно вдруг лишился дара речи, затем резко выпрямился и, наконец, спросил хриплым, сдавленным голосом:
— По-твоему, мой отец невиновен?
— Моя старшая сестра Джиллиан всегда так считала. Она обнаружила, что во время убийства происходили странные вещи. Раньше она работала на Боу-стрит и в прошлом году, распутывая совсем другое дело, вышла на одного свидетеля. Он утверждал, что в ту ночь был рядом с нашим городским домом и видел, как из него выходил какой-то человек.
— А мне никто ничего не сказал! — Гейбриел подался вперед и гневно процедил сквозь зубы: — Никто даже не подумал известить меня о том, что он вовсе не был убийцей? Может, я не слишком любил этого человека, но он все-таки был моим отцом, и я имел право знать правду.
— Нет никаких доказательств. Полицейские отвергают эту версию. Они сочли единственного свидетеля ненадежным, ведь это всего лишь бывший кучер твоего отца. К тому же он умер, так и не успев дать показания на Боу-стрит.
— На мой взгляд, эти письма — достаточное доказательство.
— Возможно. Но я… нашла их совсем недавно. Ни мой папа, ни Джиллиан их еще не видели. Только я.
— Но это же просто бессмыслица! Если мой отец не убивал твою мать, если они не были любовниками, то почему он покончил с собой?
У Моры сердце замерло. Сейчас придется сказать ему еще кое-что, очень важное.
— Я не думаю, что он сделал это, Гейбриел. Мне кажется, его убили. Злодей подтасовал факты, чтобы в преступлении обвинили Хоксли, а затем инсценировал его самоубийство — полицейские решили, что твой отец застрелился. Ты, конечно, видел, что говорится о нем в письмах. Этот человек ненавидел твоего папу. Он хотел от него избавиться.
Гейбриел застыл, потом вскочил с кресла и принялся мерить шагами комнату. Запустив пальцы в волосы, он ерошил и без того всклокоченную шевелюру, расхаживая взад-вперед перед кроватью.
— Его убили? Но все эти годы я думал… я верил… — Он осекся и обернулся к девушке: — Значит, убийца все еще разгуливает на свободе. Кажется, я понял, что ты затеяла. Ты пытаешься найти автора этих писем, верно?
— Я сравнивала почерк, — призналась Мора. Какой смысл притворяться, будто она не знает, о чем идет речь? — Тот, кто писал моей маме, был хорошо знаком с ней в годы ее актерства. Он много раз упоминает об этом. Он также намекает на интимную близость, из чего я делаю вывод, что у них однажды что-то было. — Девушка покраснела и перевела взгляд на свои руки, крепко сжимавшие простыню. — Кроме папы, у мамы были отношения только с тремя мужчинами — лордом Лэнскомбом, Бедфордом и Каннингтоном.
— Так вот зачем тебе понадобилась долговая расписка Каннингтона?
— Да. Но ни один из почерков не совпал с почерком писем, и теперь я не знаю, что делать.
— Я скажу тебе, что мы будем делать.
Гейбриел сел на матрас рядом с Морой и накрыл ее руку своей. Девушка вздрогнула от неожиданности — увидев, с каким возмущением он воспринял новую для себя информацию, она решила, что он больше никогда не захочет к ней прикоснуться. Но, взглянув на него украдкой, она перевела дух: похоже, он немного остыл, хотя его подбородок был по-прежнему напряжен.
— Ты отдашь эти письма мне, а я отнесу их в полицию, — сказал граф тоном, не терпящим возражений. — Пусть с ними разбираются профессионалы. И с этого момента ты не будешь совать нос в это дело. Слышишь меня?
Ага, вот оно! Она знала, что рано или поздно услышит такой приказ.
