Сделав резкое движение вбок, Ксюха зло топнула ногой и с наслаждением увидела, как, завопив дурными голосами, рванулись в воздух ошалевшие от страха воробьи. Мстительно рассмеявшись, она довольно ухмыльнулась и, ударив несколько раз кряду каблуком сапога по тонкой корочке над лужей, превратила забавную купальню в густое талое крошево. Не удовольствовавшись плодами своих разрушений, она не поленилась пройти немного вперед и, подцепив мыском несколько крупных льдин, оттолкать их на самую середину лужи. Только полностью убедившись, что битые куски льдин, превратившие крошечный прудик в непроходимое ледяное месиво, надежно перекрыли доступ глупым щебечущим тварям, Ксюха удовлетворенно улыбнулась, и на душе у нее стало легче.
— Я тебя с такими сапогами в машину не посажу. — Подняв голову, Оксана увидела, что недалеко от подъезда стоит Риммин «Ягуар», и улыбка Бубновой стала шире.
— Разве ты не уехала? — просияла она.
— Разве нет, — ответила Козлова. — С тобой, пожалуй, уедешь. — Мельком взглянув на сумку, висящую на Оксанином плече, Римма понимающе усмехнулась. — Вытурил?
— Сволочь! — выругалась Оксана, исподлобья косясь на окна бывшей квартиры. — Была б моя воля, я б его удавила, веришь?
— И царицу, и приплод тайно сбросил в бездну вод! — продекламировала Римма.
— Чего бы я только ни отдала, чтоб увидеть, как он подыхает! — сцепив зубы, с ненавистью выдавила Ксюха.
— А что, есть чем жертвовать? — Римма скептически окинула взглядом провисшие бока спортивной сумки, явно не заполненной даже наполовину.
Перехватив взгляд подруги, Бубнова криво усмехнулась, и губы ее непроизвольно выгнулись книзу:
— Представляешь, до чего этот полоумный докатился: порвал мой паспорт, — пожаловалась она.
— Он что, хотел оставить на память твою фотографию? — стараясь не рассмеяться, спросила Римма.
— Смешно дураку, что нос на боку, — обидевшись, огрызнулась Ксюха.
— Да ладно тебе, — примирительно проговорила та. — Паспорт мы восстановим хоть завтра, это все пустое, а вот то, что ты оказалась не у дел, — сложнее.
Цветные радужки глаз Риммы беспокойно забегали по широченному полю вытаращенных белков. Сознаваться в том, что у нее нет возможности пригласить подругу к себе, не хотелось, тогда бы пришлось объяснять многое. То, что к ее самодеятельности пескоструйчик отнесется крайне негативно, Римма не сомневалась нисколько. Одно дело — помочь прижучить наивного глупенького сопляка, за которого и заступиться толком некому, совсем другое — заниматься никчемной благотворительностью, не приносящей никакого дохода, да еще и за его счет. То, что Ксюха и Римма всю жизнь росли в одном дворе, для мужа абсолютно никакого значения не имело, подобная сопливая лирика его не трогала. Все, что не приносило ощутимого дохода, им в расчет не принималось.
Прийти и сказать, что Оксана на некоторое время поселится у них, было немыслимым и в качестве возможного варианта не рассматривалось, денег, скопленных втихую от мужа, было мало, так что ни о каком съеме частной квартиры, даже на пару месяцев, не могло быть и речи, но бросить друга детства подыхать под забором — такой мысли не пришло ей в голову.
Честно признаться, Римма рассчитывала на то, что Ксюхин мямля потерпит жену еще хотя бы недельку или на худой конец дня три-четыре, тогда бы вопрос с местопребыванием Бубновой решился сам, автоматически, но этого не произошло. Буквально через пару деньков, когда под ногами этого тюти загорится земля, ему будет уже не до выкидонов жены. Даже если бы Ксюха встала на голову и привела в дом целую армию любовников, Нестеров не обратил бы на это никакого внимания, потому что его занимали бы более важные вопросы. Надо же, всего несколько дней! Эх, да что теперь об этом говорить…
— Садись, — наклонившись, Римма дернула за рычажок, вмонтированный в панель двери. — У тебя хоть какие-нибудь документы с собой есть?
— Только выписка из больницы, — понуро отозвалась Ксюха.
— Небогато, — берясь за ключ зажигания, сухо констатировала Римма.
— Мы к тебе? — в вопросе Оксаны не было ничего необыкновенного, но по лицу Риммы пробежала заметная тень.
— Пока нет, — уклоняясь от прямого ответа, буркнула та. — Сейчас мы с тобой кое-куда заедем, обмозгуем вопрос с документами.
— А потом? — ожидая ответа, Оксана напряглась. В голосе подруги она услышала непонятное колебание, заставившее ее насторожиться.
— А потом суп с котом, — залихватски рассмеялась Римма, и автомобиль плавно стронулся с места.
В том, что хватка у подруги была поистине железной, Бубнова убедилась уже к вечеру, когда в ее кармане оказался новехонький паспорт в красной обложке. По видимости, общение со знакомыми пескоструйчика для Риммы не прошло даром. Обрастая связями, она и без него уже могла многое. Многое, но не все.
Договорившись со своими знакомыми, что Ксюха поживет у них, Римма вздохнула свободнее. Главное условие мужа она не нарушила: из его кармана на ее блажь не утекло ни единой лишней копейки. Что произойдет через неделю, не было известно никому, но в том, что за это время все разрешится окончательно, сомнений не возникало.
* * *
Цепляясь лучами за кромки водосточных труб, солнце медленно сползало за край. Серые провалы крыш темнели на фоне угасающего неба грубыми дерюжками дешевых заплат. Отблески заката вспыхивали и жалкими нищими лоскутами липли к скользким квадратам мутных окон, в наступавших сумерках казавшихся почти черными. И чем ниже опускалось солнце, тем контрастнее становилась полоса между мрачными силуэтами угловатых крыш и медово-янтарной подсветкой неба над ними.
Оторвав очередной лист календаря и безжалостно скомкав его между ладошками гнутых тротуаров, без сожалений и излишних мудрствований город готовился выбросить его прочь. Грохоча люками колодцев, нервно вздрагивали спешащие по домам автомобили; переваливаясь из стороны на сторону, недовольно волочили переполненные бока толстые рогатые коробочки троллейбусов.
Шагая рядом с Володей по суетливой вечерней улице, Анатолий чувствовал, что все слова, которые он хотел сказать, переплелись, осев на душе тяжелым комом, и теперь, с трудом вытаскивая их одно за другим, он не может подобрать нужных. Чувство скованности и странной нелепости происходящего навалилось на него с новой силой, заставляя прислушиваться к звуку своих шагов. Словно в детстве, Анатолий отсчитывал их, складывая по четыре и старательно перешагивая через трещины лопнувших тротуаров.
— Как живешь, сынок? — натянуто улыбнувшись, спросил он.
— Как все, — неопределенно передернул плечами Володя.
— Учишься? — собственные слова показались Анатолию бесцветными, пустыми и глупыми. Не желая складываться в фразы, мелкие засохшие горошины ненужных слов разлетались, словно из дырявого бумажного кулька, рассыпаясь и исчезая, и от ощущения собственной беспомощности Анатолию стало досадно.
— Это так важно? — брови Володи с удивлением взметнулись вверх.
