В Рождество идет дождь.
Разумеется, идет дождь.
А мне – что Рождество, что Успенье, что дождь, что соляная кислота. Лучше даже соляная кислота.
В этом бесчувствии приближаюсь я к ателье «VITKA».
И тут я понимаю, что лучше бы шел все-таки именно дождь, т. е. молекулы воды, а не каких-либо кислот.
Ибо вдалеке, там, где должен быть вход в ателье, я вижу свой манекен.
Я лечу к манекену. Мне кажется, я лечу так, что поезд в сравнении со мной выглядел бы флегматичной гусеницей.
И, еще не добежав, – вижу, что фигура манекена резко поворачивается ко мне.
33
«Я его сразу узнал, – пишет серебряным карандашом Ли Чуань. – И крепко взял за рукав. То есть я взял его за руку, но он, конечно, вырвался. А что я мог объяснить ему? Мне важно было его просто не упустить!»
– Хватает меня вдруг на Singel какой-то седобородый китаец, – смеется Джейк. – Он просто мычит и больше ничего. Ну что я должен был думать?!.
«Он вырвался и убежал, – пишет Ли. – Я бросаюсь вдогонку. Но он оказывается быстрее...»
– Я несся изо всех сил, – уже серьезно продолжает Джейк. – Я очень боюсь сумасшедших, знаешь? И вот оказался перед этим зданием...
«Подхожу к нашему салону, – пишет Ли Чуань, – и вижу перед витриной этого господина. Думаю: как же он сам догадался, в каком именно месте ему надлежит оказаться?»
– А я... я как увидел в витрине этот манекен... – Джейк не может найти слов.
«И тут же понимаю, – письменно подхватывает Ли Чуань, – разве он мог бы пройти мимо своего двойника?! А я, на Singel – разве я мог пройти мимо этого господина?! Я же его сразу узнал!..»
И, написав это, китаец исчезает.
Словно бы вместе с дымком ароматических смол.
34
Передо мной сидит Джейк.
Его двойник стоит в оконной витрине, словно на страже.
А за окном начинает валить снег – густой, щедрый, волшебный.
Он колдует, он плотно закрашивает белым цветом испещренные болью страницы прошлого.
Он рождает прямо на глазах огромную, чистую, девственно-белую страницу.
Совсем новую.
– Витка, – говорит Джейк, – знаешь, я уже давно не консул. Я все к черту бросил! Если из-за моей службы, из-за моей карьеры я потерял тебя – зачем мне они? Знаешь, я играю на электрогитаре. Путешествую по всему миру. Давай ездить вместе! Я не участвую ни в политической, ни в религиозной жизни. Потому что: зачем нужен папа римский, если нет любви?
– Зачем нужен папа римский, если нет любви?.. – завороженно вторю я.
– Да, кстати: хочешь я тебе спою? – говорит Джейк.
Приворотное зелье
Для невышедшей антологии «Еда. Секс. Прочие плотские удовольствия»
Ребенок, мужественно сведя брови, пытается проглотить предпоследний кусок хлеба. В миске с надписью «Общепит» всплыла кривоватая ложка, стынет сало, котлета в тарелке расковырена, уже просела нарядная клумба салата. «Съешь что-нибудь еще», – молит, как заведенная, мать. Но ребенок, подавляя икоту, продолжает забивать рот хлебом. «Труд хлебороба ты уважай: знай, какой подвиг – убрать урожай», – камлают запечатанные мякишем уста. «Запей компотом», – прозаически вставляет мамаша. «Хлеба ты к обеду в меру бери, хлеб – наша ценность, его береги», – сипловато чревовещает дитя. Последний кусок продвигается по его телу буграми, толчкообразно; багровое от муки и гордости чадо артикулирует теперь громко и внятно: «Хлеб – самое главное в жизни. Без всего можно прожить, кроме хлеба. Хлеб – вкуснее всего. Хлеб достается труднее всего. Хлеб – жалко». – «А корову тебе не жалко?! – взрывается мать. – Она за эту котлетку жизнь свою, можно сказать, отдала! Ее что, легче хлеба было растить? А каково – убивать? А курицу, курицу, что в салат пошла, – тебе не жалко?»
