— Итак, не будем тянуть время, господин Теодоракис, — начал Боденштайн. — Уже почти полночь, и мне хочется домой. Мы подозреваем вас в том, что в ночь с 8 на 9 мая вы проникли в здание фирмы «ВиндПро».
— Прошу прощения? — Теодоракис с недоумением смотрел на него. Он был бледен, но спокоен.
— У вас имеется ключ от здания.
— Да, и что? Зачем мне нужно проникать в здание «ВиндПро»?
— С вашего позволения, вопросы здесь задаю я, — отрезал Боденштайн. — Где вы находились в ночь с 8 на 9 мая между 1.00 и 4.00 утра? И где вы провели вчерашнюю ночь после того, как покинули «Кроне» в Эльхальтене?
— Почему вас это интересует? — опять спросил Теодоракис.
— Я спрашиваю, вы отвечаете, — напомнил ему Боденштайн. — Мне нужны краткие, точные ответы. Пожалуйста.
Некоторое время Теодоракис молчал.
— Вчера вечером я ездил к своим родителям, — произнес он в конце концов, и ни от Боденштайна, ни от Пии не ускользнул удивленный взгляд, брошенный госпожой Францен на ее спутника. Стало быть, у Яниса имелись тайны и от нее. Очень интересно.
— Ну да. А зачем вы к ним ездили?
— Мой отец страдает болезнями Альцгеймера и Паркинсона. Несколько дней назад ему назначили новое лекарство, которое он не переносит. Вчера вечером отец набросился на мою мать, приняв ее за вражеского солдата. Она позвонила мне и умоляла приехать.
— Почему же ты мне не сказал об этом? — спросила его уязвленная подруга.
— Тебя никогда не интересовали мои родители, — ответил он, не глядя на нее. — Около одиннадцати я приехал в Бюттельборн. Мой отец сидел в подвале на полу, весь окровавленный, и плакал от страха, как маленький ребенок. Это было ужасно. Я понял, что ничем не смогу ему помочь, и вызвал «Скорую помощь». Они приехали спустя полчаса и забрали его в Ридштадт, в психиатрическую больницу. Мы с матерью тоже поехали туда, разговаривали с врачом, и потом я еще отвез ее домой. Около половины четвертого вернулся к себе.
Было не похоже, что он выдумал эту историю в последний момент. Тем более ее достоверность можно было легко проверить, опросив врача «Скорой помощи» и персонал больницы.
— А где вы находились в ночь с пятницы на субботу?
— Он был дома, — сказала госпожа Францен, поскольку ее друг промедлил с ответом. — Всю ночь!
— Это не совсем так, — Янис Теодоракис вздохнул и провел рукой по темным локонам. — Я опять ездил к матери. Она теперь одна управляет рестораном, а в тот вечер у нее уволились сразу два человека, и ей самой пришлось работать на кухне. Поэтому я стоял вместо нее за стойкой и обслуживал посетителей. Я делаю это довольно часто с тех пор, как отец потерял трудоспособность.
Пия пристально взглянула на Фридерике Францен. И об этом она, по всей видимости, не знала. Но почему она так старается обеспечить алиби своему другу?
— Когда вы уехали в Бюттельборн и когда вернулись? — спросил Боденштайн.
— Около половины девятого я был в ресторане, и к трем вернулся домой.
— А вы? — обратилась Пия к госпоже Францен.
— Кто? Я? — озадаченно переспросила та.
— Ну да. Вы сказали, что ваш друг всю ночь провел дома. Возможно, вы сами отсутствовали, раз не заметили, что он вернулся только в три часа.
— Я рано легла, поскольку едва держалась на ногах, — сказала госпожа Францен. — И еще некоторое время смотрела телевизор. Когда я проснулась, Янис лежал рядом со мной.
— Что шло по телевизору?
Она провела ногтем большого пальца по нижней губе. Темно-красный лак плохо сочетался с цветом кожи ее натруженных рук.
— Что-то о преступлении по третьему каналу. Я время от времени переключала каналы.
Боденштайн и Пия обменялись взглядом.
— Хорошо, — произнес Оливер с холодной улыбкой. — Спасибо. На этом закончим. Я хотел бы попросить вас завтра утром прибыть в комиссариат в Хофхайме, чтобы мы могли запротоколировать ваши показания.
Он протянул Янису свою визитную карточку. Теодоракис и его подруга, выглядевшие до этого испуганными, явно испытали облегчение. Чего они опасались? И почему?
Пия взяла их документы, поднялась и открыла дверцу микроавтобуса, сдвинув ее в сторону.
— Да, господин Теодоракис, вы не хотите написать заявление на господина Тейссена по поводу происшествия на парковочной площадке? — спросила она. — Мы можем обеспечить вам защиту.
Янис сделал вид, будто пытается понять, о чем идет речь, не замечая вопросительного взгляда своей подруги. Очевидно, он ничего не рассказал ей и о нападении Тейссена, ставшем причиной перелома его носа.
— Нет-нет, — небрежно отмахнулся он. — В этом нет необходимости.
— Как вам угодно. — Пия пожала плечами. — Я не настаиваю, а лишь предлагаю.
— Спасибо, очень любезно с вашей стороны. Но, как я уже сказал, в этом нет необходимости.
Теодоракис и его подруга вылезли из автомобиля. Пия посмотрела им вслед. Даже сейчас не было ни объятий, ни утешений. Они шли рядом, не касаясь друг друга.
— Парень немного заносчив, — заметил Боденштайн. — Не правда ли?
— Слишком заносчив. Вообще эта парочка производит странное впечатление. — Пия покачала головой. — Она совершенно ничего не знает о нем.
— Во всяком случае, о своих родителях он ей не рассказывает. — Оливер задвинул за собой дверцу микроавтобуса. — Завтра мы проверим все его алиби. Я почти уверен, что они подтвердятся.
— И это означает: придется все начинать сначала, — вздохнула Пия. — Черт возьми. Он был идеальным подозреваемым.
По дороге от «Макдоналдса» в Валлау до комиссариата Боденштайн съел двенадцать чикен макнаггетсов, два бигмака, большую порцию картофеля фри и выпил большой стакан «колы». Ему было немного не по себе, его мучили угрызения совести, но он, по крайней мере, вновь обрел способность ясно мыслить.
— Если бы они не начали швырять помидоры и яйца, дело не приняло бы такой оборот, — заявила Пия, которая за всю дорогу не произнесла ни слова. — Думаю, этот хаос был устроен умышленно.
Она включила мигалку и свернула на парковочную площадку регионального управления уголовной полиции.
— И кем же? — Боденштайн засунул пустые упаковки в бумажный пакет.
— В первую очередь мне на ум приходит Теодоракис. Но в этом нет никакого смысла.
— Все началось, когда бургомистр решил покинуть зал.
— Нет, раньше, — возразила Пия и остановилась возле своего внедорожника. — Вскоре после того, как Теодоракис обвинил бургомистра и Тейссена в том, что они являются алчными лжецами.
Она взглянула на Боденштайна.
— Наверное, без беспорядков в любом случае не обошлось бы. Но о том, что произойдет подобное, никто не мог и подумать.
