– Не понимаю, какая тут связь.
– Прямая. У вас ведь замечательная биография. Я ее пристально изучал, так же как Анна. Она мне объяснила то, чего я вначале не понял, когда Пул рассказал, что вы собой представляете. И о комнате, в которой вы жили, и что вы за человек. Вы ведь из той породы людей, с которыми мне нетрудно справиться. Но когда вы потеряли память, все пошло вкривь и вкось. Со всеми вашими бреднями насчет геройства, самопожертвования, патриотизма… – Хильфе скорчил забавную гримаску. – Давайте договоримся. Моя безопасность – за ваше прошлое. Я расскажу, кем вы были. Безо всякого жульничества. Укажу вам источники, где вы можете навести справки. Но этого не потребуется. Рассудок подскажет вам, что я ничего не выдумываю.
– Он врет, – сказала Анна. – Не слушайте его.
– Ага, она не хочет, чтобы я вам рассказывал. Неужели вам не любопытно? Видите, она предпочитает вас таким, какой вы есть, а не таким, каким вы были.
– Мне нужно только одно: отдайте фотографии.
– Вы можете почитать о себе в газетах. Вы ведь были довольно знаменитой персоной. Анна боится, что вы зазнаетесь и решите, что она вам не пара.
Роу сказал:
– Если вы отдадите мне фотографии…
– И открою вам ваше прошлое?..
Он, кажется, почувствовал, что Роу взволнован. Чуть-чуть передвинув локоть, Хильфе на мгновение отвел взгляд. Анна взмахнула подсвечником и ударила его по руке; треснула кость – и револьвер упал на одеяло. Анна подобрав его, сказала:
– Теперь вам нечего вступать с ним в сделки.
Хильфе стонал и корчился от боли, лицо его побелело. У обоих не осталось в лице ни кровинки. На секунду Роу показалось, что она сейчас упадет на колени, положит голову брата себе на плечо, отдаст, револьвер.
– Анна, – прошептал Хильфе. – Анна…
– Вилли, – сказала она, качнувшись.
– Дайте мне револьвер, – попросил Роу.
Она взглянула на него как на чужого, которому нечего делать в этой комнате; ее слух был поглощен плачем, доносившимся с кровати. Роу протянул руку, и она попятилась к брату.
– Выйдите, – сказала она. – И подождите. Выйдите. – Боль сделала их похожими на близнецов. Она наставила на Роу револьвер: – Выйдите.
– Только не давайте себя уговорить. Он чуть не стал вашим убийцей, – сказал Роу, но, видя такое семейное сродство, почувствовал, что его слова звучат фальшиво.
– Молчите, пожалуйста, не то будет только хуже, – сказала она. На лицах у обоих выступил пот.
Роу чувствовал свою беспомощность.
– Обещайте, что не дадите ему уйти, – сказал он. Она передернула плечами:
– Обещаю.
Когда он вышел, она прикрыла дверь и заперла ее на ключ.
Долгое время он ровно ничего не слышал, только раз хлопнула дверь шкафа и звякнула посуда. Он решил, что Анна перевязывает Хильфе руку; надо думать, что теперь он никуда не денется, бежать не сможет. Роу подумал, не позвонить ли мистеру Прентису и не попросить ли, чтобы полиция окружила дом, – его ведь больше не манила слава; страсть к приключениям прошла и оставила только сострадание к чужой боли. Но ему показалось, что он связан обещанием Анны; он должен ей доверять, если хочет жить дальше.
Четверть часа ползли медленно; в комнате стало темнеть. Из спальни доносились тихие голоса; его охватила тревога. Хильфе, наверно, ее уговаривает. Роу вдруг почувствовал мучительную ревность; они так похожи, а за ним заперли двери, как за чужим. Он подошел к окну, слегка приподнял маскировку и поглядел на темнеющий парк. Ему нужно еще так много вспомнить; эта мысль пугала его после двусмысленных намеков Хильфе.
Дверь отворилась, и, когда Роу опустил маскировку и зажег свет, он понял, как было темно. Анна, держась очень прямо, подошла к нему и сказала:
– Вот. Возьмите. Тут то, что вам нужно.
Лицо ее стало очень некрасивым оттого, что она сдерживала слезы; эта некрасивость привязывала его к ней больше, чем чужая красота; не совместное счастье заставляет любить, а совместное горе, подумал он, словно сделал какое-то открытие.
– Почему же вы их не берете, ведь я для вас их достала.
Он взял маленький ролик, не чувствуя ни малейшего торжества.
– А где он?
– Он вам больше не нужен. С ним теперь все кончено.
– Почему вы его отпустили? – спросил он. – Вы же обещали.
– Ах ты, боже мой, – как-то неопределенно сказала она, – Мне же надо было ему за это заплатить.
Он принялся осторожно развертывать ролик; ему не хотелось его показывать.
– Но ему не за что было платить, – сказал он и протянул ей ладонь, на которой лежал ролик. – Я не знаю, что он вам сказал, но дал он вам не то.
– Он поклялся, что вам нужно именно это. Откуда вы знаете, что это другое?
– Я не знаю, сколько они отпечатали копий. Может, это единственная, а может, их целая дюжина. Но я знаю, что негатив существует только один.
Она спросила печально:
– А это не он?
– Нет.
III
– Не знаю, на что он с вами менялся, но он вас обманул.
– Больше не буду, – сказала она. – За что бы я ни взялась, ничего у меня не выходит. Теперь поступайте, как знаете.
– Вам придется мне сказать, где он.
– Я надеялась, что смогу сохранить вас обоих. Мне все равно, что будет с другими. Хуже ведь быть не может, чем было всегда, правда? А ведь этот проклятый шар все-таки существует!.. Но вы, он… – она села на соседний стул – жесткий, полированный, уродливый стул с прямой спинкой; ноги ее не доставали до пола. – Паддингтонский вокзал, семь двадцать. Он сказал, что больше никогда не вернется. Я решила, что тогда вы сможете жить спокойно.
– Ну, я могу за себя постоять! – сказал он, но, поймав ее взгляд, подумал, что, кажется, не так ее понял. – Где он спрятал пленку? В порту его, правда, обыщут.
– Не знаю. Он ничего с собой не взял.
– А трость?
– Нет. Только надел пиджак, не взял даже шляпы, Наверно, она у него в кармане.
– Мне придется поехать на вокзал.
– Почему вы не хотите, чтобы этим занималась полиция?
– Пока я разыщу, кого нужно, и все ему объясню, поезд уйдет. Если я не найду его на вокзале, тогда я позвоню в полицию. – У него возникло сомнение: – Но если он сказал, что едет на вокзал, значит, его там не будет.
– Нет. Мне он этого не говорил. Я бы ему не поверила. Так было задумано с самого начала. Иначе ему отсюда не выбраться. – Она увидела, что Роу колеблется: – Почему полиция не может встретить поезд там, куда он едет? Зачем вам вмешиваться в это самому?
– А если он выйдет где-нибудь по дороге?