Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Все, где хоть раз было слово «люблю», бережно хранилось. Исреди этого — письма. Они лежали как бы сами по себе, как бы отдельно.Перевязанные розовой ленточкой, они выделены из числа прочих знаков внимания, аследовательно, особо дороги.
Вернувшись на кухню, я спрятала кофточку в сумку и протянулаДенису папку.
— Что это? — спросил он.
— Жизнь твоей сестры. Он удивился.
— Почему жизнь?
— Потому что все главное — здесь, остальное не имеетзначения.
Денис раскрыл папку, увидел открытки, телеграммы, письма ииспугался. Как все же нервны мужчины, как слабы. Хотя я их не осуждаю.
— Ты уверена, что это нужно забрать именно мне? Что с этимделать? — растерянно спросил он.
— Сохрани, — посоветовала я.
— Зачем?
— На память.
— Но это же может кто-нибудь прочесть, — с искренним ужасомпрошептал он.
— Нина Аркадьевна первая же прочтет, — пообещала я.
По его утроившемуся ужасу я снова поняла (и порадовалась),какого невысокого мнения Денис о нравственных качествах своей матери.
— Нет, нет, этого допустить нельзя, — воскликнул он. —Бумаги надо сжечь.
— Ты с ума сошел! — закричала я, выхватывая из его рукпапку. — Только не это.
— Тогда оставь себе.
Я с благодарностью посмотрела на брата.
— Спасибо, — сказала я, — но почему тебя не смущает, что мнестанет известно содержание этих документов? Или ты веришь в мое благородство?
— Я, конечно, верю в твое благородство, но дело не в этом, —разочаровал меня Денис. — Верю в то, что вы с Клавдией были близки. Поэтомувряд ли ты найдешь в архиве покойной какую-нибудь тайну.
Удовлетворенная, я положила папку в сумку и снова уселась застол пить кофе.
— Может, все же пойдешь ко мне? — спросила я послепятиминутного молчания. — У меня компьютер. Конечно, не то, что твой, но всеже.
— Нет.
— Понимаю, ты дал слово, но Нина Аркадьевна не узнает, еслиты нарушишь его. Глупо сидеть в этих стенах одному.
Денис покачал головой.
— Обмануть не удастся, — сказал он. — Мама будет частозвонить.
— Чем же ты станешь заниматься? Он кивнул на чемодан.
— Взял много литературы. Надо работать.
— Тогда я пойду?
— Да, конечно.
Он вышел в прихожую, проводил меня до двери, смущенноулыбнулся.
— Звони.
— Завтра позвоню, — пообещала я, окидывая его на прощаниевзглядом.
И тут я осознала, как похожи они с Клавдией. Оба маленькие,тщедушные, страшно одинокие. Оба нелюбимы. Нелюбимы с детства, потому чтолюбовь, которую им давала Нина Аркадьевна, принять невозможно. Они и не моглиее принять, а лишь терпели эту любовь как наказание и страдали.
Я потрепала Дениса по волосам, поцеловала в щеку, шепнула:
— Крепись, братик, я очень тебя люблю. Он отпрянул, добавивк грусти в глазах испуг и удивление. Ну откуда в этом ученом человеке столькодикости? Почему русский человек так стыдлив, когда дело касается настоящихчувств? Почему так трудно дается нам слово «люблю»?
Дома я долго и внимательно изучала архив Клавдии. Письма отЛебедева Дмитрия Александровича… Этот наглец, изредка признаваясь в любви, восновном требовал, чтобы Клавдия продала свою квартиру и приехала к немуподнимать какой-то бизнес. Будто нельзя приехать, не продавая квартиры.
Вот почему нельзя никому завидовать. На самом-то деле чащевсего не знаешь, чему завидуешь.
Глава 20
На следующий день утром я сообщила Марусе и Нелли, что ужедома и вечером жду их в гости, после чего наспех позавтракала и отправилась кДенису. По дороге, как обычно, завернула в магазин и набила сумку продуктами.
Денис открыл дверь и, извинившись, тут же отправился впостель. Меня поразил его вид: бледность, вялость, дрожание рук.
— Что с тобой? Ты пьян? — изумилась я, зная, что Денистрезвенник и ничего, кроме орехового ликера, не признает, да и то в крайнихслучаях.
Ореховый ликер — это у нас семейное. Наша бабушка любилаего, моя мама, я, Денис. Даже Клавдия изредка баловалась.
— Я выпил немного вчера, но дело не в этом, — ответил Денис.
— А в чем же дело? На тебя без слез невозможно смотреть, —возмутилась я.
— Видимо, я отравился копченой колбасой, которую в дорогудала мама.
«Твоя мама может отравить чем угодно», — подумала я, а вслухсказала:
— Для этого я и приехала. Нечего есть колбасу, сейчасприготовлю щи, плов и винегрет. А на десерт испеку яблочный пирог.
Денис мое сообщение воспринял без энтузиазма.
— Вряд ли смогу это съесть, — сказал он. — Меня рвет, и наеду даже смотреть не могу.
Я покопалась в аптечке. Чего там только нет. У Клавдии быланастоящая страсть к лекарствам.
— Прими тетрациклин, и к вечеру все пройдет, — сказала я,протягивая таблетки.
Денис послушно проглотил их, запив топленым молоком, ижалобным взглядом поблагодарил меня. Он был воплощением страдания. Этакаяходящая мука.
Всем известно, как любят мужчины вызывать к себе жалость икак умеют пользоваться этим. Я не стала потакать Денису, а отправилась накухню. Через три часа обед был готов. Кастрюля ароматных щей, казанокаппетитнейшего плова и салатница, полная винегрета: чем не меню на три дня. Вдовершение великолепный яблочный пирог. Это вам не кухня Нины Аркадьевны.
Я искренне хотела побаловать брата и очень досадовала, чтоон так некстати потерял аппетит. За каким чертом ел он эту колбасу? Не могдождаться меня?
Он лишь пожал плечами в ответ на прямо поставленные вопросыи закрыл глаза. Я встревожилась.
— Что, так плохо?
— Да нет, уже лучше, — ответил он.
— Тогда поешь.
— Не хочется. Потом.
Мне стало обидно. Так старалась. Мои щи!.. Это шедевркулинарии. Каждый, кто пробовал, подтвердит. А Денис не хочет есть такуювкуснятину.
Он понял. Он все понял и почувствовал себя виноватым.
— Я обязательно все съем, — заверил он, — съем чуть позже,потом, вот только поправлюсь.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
