— А теперь займемся этим молодым парнем. — Глаза Норин сияют. — Хочешь посмотреть на свои новые одежки?
Это не наша одежда, а чья-то чужая. Норин принесла ее в пакетах и сказала, что если нам что-то не подойдет или не понравится, то она отнесет это в магазин и обменяет. Я примеряю все, но мне больше всего нравятся пижамы, они пушистые, и на них изображены космонавты. Они похожи на костюм телевизионного мальчика. Еще Норин принесла ботинки, которые застегиваются на липучки, под названием Велкро. Мне нравится надевать и застегивать их со звуком ррррппппррррппп. Однако ходить в них трудно, они тяжелые, и мне кажется, что мои ноги — в капкане. Я предпочитаю надевать их, когда сижу на кровати и по очереди болтаю в воздухе ногами, — тогда ботинки встречаются друг с другом и снова становятся друзьями.
Ма надевает джинсы, которые слишком плотно облегают ее ноги.
— Сейчас все так носят, — говорит Норин, — а у вас, слава богу, отличная фигура, и вам они очень идут.
— Кто носит?
— Молодежь.
Ма улыбается, я не знаю чему. Она надевает рубашку, которая тоже слишком плотно облегает ее фигуру.
— Это не твоя одежда, — шепчу я ей.
— Теперь уже моя.
В дверь стучат, это другая медсестра, в таком же белом халате, как и Норин, но с другим лицом. Она говорит, что мы должны надеть маски, потому что к нам пришла посетительница. Я никогда до этого не принимал гостей, и я не знаю, как это делается.
Входит женщина и бросается к Ма, я вскакиваю, сжав кулаки, но Ма смеется и плачет одновременно, она, наверное, грустно-счастливая.
— Мамочка, — говорит Ма, — мамочка моя.
— Малышка моя…
— Я вернулась.
— Да, вернулась, — говорит посетительница, — когда мне позвонили и сказали об этом, я решила, что это очередной розыгрыш…
— Ты скучала по мне?
Ма начинает как-то странно смеяться. Женщина тоже плачет, и под ее глазами появляются черные подтеки, я ломаю себе голову, отчего это ее слезы вдруг почернели? Рот у нее цвета крови, как у женщины в телевизоре. У нее светлые короткие волосы, но не все, часть волос длинная, и большие золотые бугорки в ушах, ниже ушного отверстия. Она по-прежнему крепко обнимает Ма. Она раза в три толще Ма, я никогда не видел, чтобы Ма обнимала кого-нибудь другого, а не меня.
— Дай мне посмотреть на тебя без этой дурацкой повязки.
Ма оттягивает вниз маску и улыбается. Теперь женщина смотрит на меня.
— Не могу поверить, никак не могу поверить.
— Джек, — говорит Ма, — это — твоя бабушка.
Значит, у меня и вправду есть бабушка.
— Какое сокровище, — разводит она руки, словно собирается взмахнуть ими, но почему-то не взмахивает. Она подходит ко мне, но я прячусь за стул.
— Он очень привязчив, — объясняет Ма, — и привык общаться только со мной.
— Конечно, конечно. — Бабушка подходит ко мне поближе. — О, Джек, ты был самым храбрым мальчиком на свете, ты вернул мне моего ребенка.
Какого ребенка?
— Подними на секунду свою маску, — говорит мне Ма.
Я поднимаю, но быстро опускаю.
— У него твой подбородок, — говорит бабушка.
— Ты так думаешь?
— Конечно, ты всегда обожала детей, бесплатно сидела с ними…
Они говорят без умолку. Я заглядываю под пластырь — не собирается ли мой палец отвалиться? Красных точек на нем почти уже не видно. В комнату врывается воздух. В дверь заглядывает чье-то лицо, заросшее бородой. Волосы растут на щеках, подбородке и даже под носом, но на голове их нет.
— Я сказала медсестре, чтобы нас не беспокоили, — говорит Ма.
— Но ведь это Лео, — возражает бабушка.
— Привет, — произносит он, шевеля пальцами.
— А кто он такой, этот Лео? — спрашивает Ма без улыбки.
— Ему велено было сидеть в коридоре.
— Но проблемо, — говорит Лео и исчезает.
— А где папа? — спрашивает Ма.
— Он теперь живет в Канберре, но скоро прилетит сюда, — отвечает бабушка, — у нас многое изменилось, дорогая.
— В Канберре?
— Наверное, для тебя сегодня слишком много новостей, моя милая…
Оказывается, этот волосатый Лео вовсе не мой дедушка. Мой настоящий дед уехал жить в Австралию, решив, что моя Ма умерла. Он даже устроил ей похороны. Бабушка очень рассердилась на него за это, потому что она никогда не переставала надеяться. Она всегда говорила, что их бесценная дочурка, наверное, имела причины, чтобы исчезнуть, и в один прекрасный день все-таки вернется.
Ма с удивлением смотрит на нее:
— В один прекрасный день?
— Да, а разве этот день не прекрасен? — Бабушка машет рукой в сторону окна.
— Какие же у меня были причины исчезнуть?
— О, мы себе просто голову сломали. Социальный работник сказал, что подростки твоего возраста часто убегают из дома от тоски. А может быть, из-за наркотиков, я перерыла всю твою комнату…
— Но ведь у меня в школе была средняя оценка 3,7!
— Да, и ты была нашей гордостью и радостью.
— Меня похитили прямо на улице.
— Теперь уж я это знаю. Мы развесили плакаты по всему городу. Пол создал веб-сайт. Полиция допросила всех, кто знал тебя в колледже и в школе, пытаясь выяснить, с кем еще ты могла общаться без нашего ведома. Мне все время казалось, что я встречу тебя на улице, это было какое-то наваждение, — рассказывает бабушка, — я пристраивалась к девушкам, которые ходили парами или группками, и трубила в рог, но, когда они оборачивались, я видела, что тебя среди них нет. На твой день рождения я всегда пекла твой любимый шоколадный торт с бананами — вдруг ты решишь заскочить домой? Помнишь этот торт?
Ма кивает. Все лицо у нее залито слезами.
— Я не могла спать без снотворного. Меня убивала мысль, что я о тебе ничего не знаю. Это было несправедливо по отношению к твоему брату. Ты знаешь — впрочем, откуда тебе знать? — что у Пола маленькая дочка, ей три года, и ее уже кое-чему учат. Жена у него радиолог, она очень милая.
Они все разговаривают и разговаривают, у меня даже уши устали их слушать. Наконец приходит Норин с таблетками для нас и стаканом сока, только не апельсинового, а яблочного. Я никогда еще не пил яблочного сока!
Бабушка собирается уходить.
— Интересно, спит ли она в гамаке?
— Могу ли я… Можно Лео заглянет на минуту, чтобы познакомиться с вами? — спрашивает она, стоя у двери.
Ма молчит, а потом произносит:
— Может быть, в следующий раз?
— Как хочешь. Врачи говорят, что не надо спешить.
