Книга Она назначает жертву - Сергей Майоров

Варравин рассказал все, что прочитал Сидельников в материалах Журова и Хотынского. Это действительно было похоже на правду. Разница состояла лишь в том, что капитан МУРа излагал истину по свежим следам — материалам, писанным в дни событий, а Варравину сейчас приходилось вспоминать. Какие-то детали уже начинали стираться из его памяти, но не настолько, чтобы он потерял нить повествования или ошибся в хронологии событий.

— Боже мой, Рома, — пробормотал Зинчук, и глаза его, похожие на два больших сапфира, как-то постарели, будто покрылись пылью. — Почему ты не сообщил мне об этом?

— Мы никогда не были так близки, — прохрипел Варравин.

— Что было дальше, Роман Алексеевич? — прервал выяснение отношений бывших одноклассников следователь. — Я хочу знать, что произошло после того, как вы отчаялись найти правду.

— Я нашел ее в смерти.

Сказанное не удивило и не возмутило членов следственной группы, а вот лицо Зинчука пошло пунцовыми пятнами.

— Я перестаю понимать, — заявил он Лисину. — Зачем я здесь?

— Вы не хотите услышать историю трагедии, случившейся в Старооскольске?

— Я думал, вы меня сведете с Сокольским.

— У меня такое ощущение, что вы его скоро увидите, — сказал Лисин.

Зинчук оглянулся. Странное дело — следователь говорит непонятные вещи, а никто этому не удивляется. Даже, кажется, Варравин.

— Я убил их, — сказал тот. — Всех.

— Твою мать, — безразлично забормотал рыбак. — Дурдом какой-то. Ты — убил? Иван Дмитриевич, Варравин сказал, что он кого-то убил? Да его рвало, когда мы в детстве лягушек в задницу через соломину надували!..

— В чью задницу? — буркнул Юштин.

В голове Зинчука царила путаница, на душе было нехорошо, да и в теле тоже не все в порядке.

— Нельзя ли выключить этот вентилятор? — попросил он. — Меня знобит, боюсь простудиться.

— Я появился в прокуратуре утром, едва только служащие вошли в привычный рабочий ритм, — говорил Варравин, которому, казалось, не было дела ни до чего, кроме своего рассказа. — Рано заходить нельзя. Люди по утрам чересчур уж серьезно относятся к рабочим проблемам. Перед обедом тоже не с руки — все торопятся, и везде получаешь отказ. Лучше сразу после него или часов в десять утра.

— Откуда такое знание психологии? — без издевки удивился следователь.

— Я много раз посещал прокуратуру. Было время изучить настроения ее сотрудников.

— Дальше. — Лисин качнул головой, узнав для себя нечто новое.

— Я вошел и сказал, что мне нужно к следователю Кириллову. Фамилию я специально подсмотрел на одной из табличек на втором этаже. Мне повезло — я угадал с тем, что вы, следователь, называете психологией. Меня пропустили наверх. К тем, кто служит не идее, а понятиям. Последнее время я наблюдал, как Журов, Хотынский, Мартынов и Голощекина…

— А за что вы ее-то убили? — Лисин взял в руку ручку и занес над какой-то бумагой.

* * *

— Значит, все, — как сомнамбула проговорил Лисин. — Я могу расценивать ваше заявление, Варравин, как отказ сотрудничать со следствием?

Если существует понятие «полная тишина», то она наступила. Сразу после слов Лисина. Мало кто из людей, находящихся здесь, понимал, что имел в виду следователь.

Признание прозвучало. Зинчук находился здесь непонятно зачем, но его присутствие можно объяснить какой-то уловкой Лисина, позволяющей вывести Варравина на «еще более чистую воду». Но никто не ожидал, что Лисин сам станет отрицать факт совершения чудовищных преступлений братом Лилии Чеховской.

— Тогда я сам расскажу, как были убиты Журов, Хотынский, Голощекина, а после и Замшелов с Мухомедзяновым. Роман Алексеевич Варравин с детства боится крови, переломов ног, разбитого носа, вывиха, и уж тем более смерти, — говорил Лисин, крутя туда-сюда колпачок «Паркера». — Он может ее желать страстно, всей душой, но не способен убить. Господь лишил его этой возможности. Дух замученной сестры бурлил в нем и требовал возмездия. Варравин понял, что убить должен другой. Мысль о Зинчуке пришла к нему сразу. Бывший афганец, не раз нажимавший на спусковой крючок, — самая лучшая кандидатура.

— Я попросил бы вас! — просипел простуженным голосом Зинчук. — Я уже почти гражданин другого государства.

— Пока еще вы подданный России, Зинчук. Россия и будет решать, что с вами делать.

— Да что вы мне вменяете?! — вскричал тот. — Вы окончательно запутались, Лисин!.. Вам нужен человек, которого можно будет представить перед вашим судом? Это обязательно должен быть я?!

Следователь выждал, пока Зинчук успокоится, и продолжил:

— Уж не знаю, за рюмкой ли коньяка или при других обстоятельствах Зинчук пожаловался Варравину на то, что жизнь его не сложилась так, как он рассчитывал. Кто он? Бывший вояка, забытый государством вместе со своими подвигами. Два раза в год выезжает в Канаду, но получается так, что едет он преимущественно за тем, чтобы забыть о реальности, а не для заработка.

Деньги имеются. Но каким трудом они достаются? Месяцы в море, сырость, ледяные руки… Тех тысяч, что выдает в порту хозяин судна, хватает на основные нужды, но явно недостаточно для хорошей жизни.

«Вот как! — говорил, наверное, Варравин, поддерживая разговор. — Но в наше время сразу и много можно заработать только преступлением».

«Что такое преступление? — спрашивал Зинчук. — Баланс между жизнью и смертью. Нет такого злодеяния, которое нельзя было бы совершить, исполняя долг перед отечеством и близкими людьми. Ты вспомни, вор крадет деньги из кассы магазина, чтобы купить лекарств и излечить больную мать, которую государство даже хоронить-то бесплатно отказывается, — настаивал Зинчук. — Врач вырезает у бомжа почку, чтобы спасти человека, куда более ценного для общества. Таких примеров тысячи».

И Варравин, теплея душой, заметил: «А если за это еще и получить большие деньги…»

«Да, — согласился рыбак. — Это вдвойне правильно».

— Вы извращенец, — пошел в штыковую Зинчук и бросил взгляд на Варравина.

— Варравин не хранил свою тайну слишком уж долго. Он давно знал Зинчука, и предложение восстановить закон в отдельно взятом регионе Российской Федерации не задержалось на его устах, — говорил Лисин. — Море… Что море? Оно не в состоянии принести сто тысяч долларов.

Варравин готов их предоставить. Когда сделка состоялась, Роман Алексеевич продал все, что имел: три квартиры и гараж. Сто тысяч — гонорар Зинчуку. Мелочь в виде одиннадцати тысяч долларов он оставил себе на жизнь.

Условие о приобретении оружия было оговорено заранее. Его должен был искать Варравин. В конце концов он вышел на Монтанина и купил свой первый в жизни пистолет — «ТТ». Номер был спилен на глазах покупателя как гарантия полной непричастности оружия ни к одной из воинских частей. «ТТ» снят с производства и вооружения, но в многочисленных армейских арсеналах России хранятся десятки тысяч таких пистолетов, промасленных, выпущенных в тридцатых годах и ни разу не бывших в употреблении.