Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
— Просто ужас какой-то.
Я вспомнила нью-йоркский крематорий, звучный орган, исполнявший «Токкату» Баха, дешёвую блестящую урну, запах лака и цветов. Священник неправильно произнёс имя матери — Джин Рошер. Церемония длилась не более десяти минут.
— Смерть нужно встречать, как праздник, — говорила она мне. — Как день рождения. Я хочу взлететь, как ракета, когда наступит мой час, и рассыпаться в облаке звёзд под восхищённое «Аххх!» толпы.
Я развеяла её прах над гаванью вечером четвёртого июля. Гремел салют, с пирса взлетали «бомбы с вишнями», торговали сахарной ватой, воздух полнился запахами жжёного кордита, горячих сосисок в тесте, жареного лука и едва уловимым смрадом сгнившего мусора, поднимавшимся от воды. Это была Америка, о которой она мечтала. Страна-праздник, страна-развлечение. Сверкают неоновые огни, играет музыка, люди поют и толкаются — сентиментальный дешёвый шик, который она любила. Я дождалась самой яркой части представления и, когда небо взорвалось разноцветными красками, высыпала на ветер её пепел, и хлопья праха, медленно кружась и оседая в воздухе, мерцали сине-бело-красными искорками. Я хотела бы сказать что-нибудь, но всё уже давно было сказано.
— Просто ужас какой-то, — повторила Жозефина. — Ненавижу похороны. Никогда на них не хожу.
Я промолчала. Глядя на тихую площадь, я слушала орган. По крайней мере, играли не «Токкату». Помощники гробовщика внесли гроб в церковь. Казалось, он очень лёгкий — судя по тому, как они быстро, без должной почтительной медлительности шагали по мостовой.
— Плохо, что мы так близко к церкви, — с нервозностью в голосе промолвила Жозефина. — Я вообще ни о чём думать не могу, когда вижу такое.
— В Китае люди на похороны надевают белые одежды, — стала рассказывать я. — И дарят друг другу подарки в ярких красных упаковках, на счастье. Устраивают фейерверки. Общаются, смеются, танцуют и плачут. А в конце все по очереди прыгают через угли погребального костра, благословляя поднимающийся дым.
Жозефина с любопытством посмотрела на меня.
— Ты и там тоже жила?
— Нет, — качнула я головой. — Но в Нью-Йорке мы знали много китайцев. Для них смерть — прославление жизни покойного.
На лице Жозефины отразилось сомнение.
— Не представляю, как можно прославлять смерть, — наконец сказала она.
— А они не смерть прославляют. Жизнь, — объяснила я. — От начала до конца. Даже её печальное завершение. — Я сняла с горячей решётки кувшинчик с шоколадом и наполнила два бокала, а спустя некоторое время принесла с кухни две штучки меренги, всё ещё тёплые и вязкие внутри шоколадной оболочки, украсила их взбитыми сливками и ореховой крошкой и разложила в два блюдца.
— Мне кажется, нельзя сейчас есть. Грешно как-то, — сказала Жозефина, но я заметила, что она всё равно всё съела.
Время близилось к полудню, когда участники похорон наконец-то начали выходить из церкви. Вид у всех ошеломлённый, все жмурятся от яркого солнечного света. Перекусив шоколадом с меренгой, мы немного повеселели. В воротах церкви опять появился Рейно, старушки сели в маленький автобус с надписью «Мимозы», выведенной яркой жёлтой краской, и площадь вновь приняла свой обычный облик. Проводив скорбящих, в шоколадную пришёл Нарсисс, мокрый от пота, в застёгнутой наглухо рубашке. Когда я выразила ему соболезнования, он пожал плечами.
— А я толком и не знал её, — равнодушно сказал он. — Двоюродная бабушка моей жены. Попала в богадельню двадцать лет назад. Умом тронулась.
Богадельня. Я заметила, как Жозефина поморщилась. Да, «Мимозы» — это всего лишь красивое название, которым нарекли приют, куда приходят умирать. Нарсисс просто соблюдал условности. Его родственницы давно уже не существовало.
Я налила ему шоколад, чёрный и горьковато-сладкий.
— А пирога не желаете? — предложила я.
— Вообще-то я в трауре, — мрачно ответил он, поразмыслив с минуту. — А что за пирог?
— Баварский, с карамельной глазурью.
— Ну, разве что маленький кусочек.
Жозефина смотрела в окно на пустую площадь.
— Тот мужчина опять здесь околачивается, — заметила она. — Из Марода. Направился в церковь.
Я выглянула на улицу. Ру стоял у бокового входа в церковь. Он был взволнован, нервно переминался с ноги на ногу, крепко обхватив себя руками, будто пытался согреться.
Что-то случилось. Внезапно меня охватила твёрдая, паническая уверенность в том, что произошло нечто ужасное. Ру вдруг резко развернулся и быстро зашагал к «Небесному миндалю». Он почти влетел в шоколадную и застыл у двери с поникшей головой, виноватый и несчастный.
— Арманда, — выпалил он. — Кажется, я убил её.
Мы в немом недоумении смотрели на него. Он беспомощно развёл руками, словно отгоняя плохие мысли.
— Я хотел вызвать священника, а телефона у неё дома нет, и я подумал, может, он… — Ру резко замолчал. От волнения его акцент усилился, так что казалось, будто он сыплет непонятными иностранными словами, говорит на неком странном наречии из гортанных рычащих звуков, которое можно принять за арабский или испанский языки, или верлан, или загадочную помесь всех трёх.
— Я видел, что она… она попросила меня подойти к холодильнику… там лежало лекарство… — Он опять прервал свою речь, не совладав с нарастающим возбуждением. — Я не трогал её. Даже не касался. Я не стал бы… — Слова с трудом срывались с его языка. Он выплёвал их, словно сломанные зубы. — Они скажут, я набросился на неё. Хотел украсть её деньги. Это неправда. Я дал ей немного бренди, и она просто…
Он умолк. Я видела, что он пытается овладеть собой.
— Так, успокойся, — ровно сказала я. — Остальное расскажешь по дороге. Жозефина останется в магазине. Нарсисс вызовет врача из цветочной лавки.
— Я туда не вернусь, — упёрся Ру. — Я уже сделал, что мог. Не хочу…
Я схватила его за руку и потащила за собой.
— У нас нет времени. Мне нужна твоя помощь.
— Они скажут, что это я виноват. Полиция…
— Ты нужен Арманде. Пойдём, быстро!
По дороге в Марод он мне сбивчиво поведал о том, что произошло. Ру, испытывая угрызения совести за свою вспышку в «Миндале» минувшим днём и видя, что дверь дома Арманды открыта, решил зайти и увидел, что старушка сидит в кресле-качалке в полуобморочном состоянии. Ему удалось привести её в чувство настолько, что она сумела произнести несколько слов. «Лекарство… холодильник…» На холодильнике стояла бутылка бренди. Ру наполнил стакан и влил ей в рот несколько глотков.
— А она взяла… и затихла. И я не смог привести её в сознание. — Его душило отчаяние. — Потом я вспомнил, что у неё диабет. Наверно, пытаясь помочь, я убил её.
— Ты её не убил. — Я запыхалась от бега, в левом боку нещадно кололо. — Она очнётся. Ты мне поможешь.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
