Устах поглядел на Кузьмича с удивлением.
— Хорошо! Тогда шанс у вас один: пока они с нами рубиться будут, не до луков им будет. За это время вы должны успеть добежать. Глядишь, хоть кого-то из поганых с собой прихватите. Если не успеете и нас порубят раньше, то и вас стрелами побьют. Сейчас мои парни станут цепью, ты своих мужиков и сани за наши спины прячь. Пусть татары до поры до времени не знают, сколько нас.
— Добро! Пойду своих соберу да баб отправлю.
Боялся ли Устах умирать? Пожалуй, нет, слишком часто за свою длинную жизнь ему приходилось встречаться со смертью. Но в этот раз уж, пожалуй, действительно все. А вот деревенские его удивили. Чаще всего люди предпочитают отсиживаться за чужими спинами, а эти остались.
Спустя минуту, выслушав Кузьмича, бабы, рыдая и таща детей, бросились к лесу. Около саней остались только мужики.
— Не подумай, что я боюсь, но не стоит ли нам их оставить? Наши два десятка на стенах Владимира нужней будут. Обидно столько воинов по-пустому ради крестьян терять, — проговорил, подъехав вплотную, Никита, десятник второго десятка.
— Воеводе сам объяснять будешь? Думаешь, он нас с ними зачем оставил, чтоб при виде первого татарского разъезда мы их бросили? Не оставим мы их, биться будем!
В отличие от Никиты, Устах не был из семьи потомственных варягов, а происходил из таких же крестьян, как эти, пробившийся «в люди» благодаря случаю и собственной отваге. И именно поэтому для него, как и для Кузьмича, эти люди не были «пустым».
— Строй людей, Никита, татары идут!
— Поставить готов, что пахари не успеют или вообще разбегутся, — буркнул Никита и отъехал строить гридней.
Монгольский отряд все приближался. «Точно не меньше сотни, — прикинул десятник, вглядываясь во все увеличивающиеся в размерах черные точки. — А то и больше». Повернувшись, глянул на беглецов, оценивая расстояние от них до леса. Выходило, что до леса они еще и трети пути не преодолели.
Посмотрев на ополченцев, увидел старосту. Тот как раз прощался с сыновьями. Обняв по очереди обоих, указал им место рядом с собой за санями.
«Вот, кому сейчас тяжело», — сам Устах имел двух сыновей, находящихся сейчас во Владимире, и чувства старосты, оставившего на погибель собственных сыновей, понимал.
Пришпорив коня, десятник выехал перед строем гридней.
Татарский отряд устремился на них, рассчитывая быстро сокрушить жалкую горстку обороняющихся, а затем заняться беглецами.
Десятник ждал до последнего момента, не давая команды атаковать, планируя бой так, чтобы расстояние, отделяющее его от саней в момент столкновения с противником, было как можно меньше.
— Вперед! — рявкнул он, посчитав, что ждать больше нельзя.
По его команде дружинники опустили копья и начали разгонять коней для атаки.
Конь разгонялся все быстрее, холодный ветер бил в лицо, стена щитов монгольских нукеров все ближе. За секунды до столкновения татары дали залп. С тупым стуком стрела пробила щит рядом с умбоном, лишь по случайности не задев левую руку Устаха. Дружинник, идущий рядом, получил стрелу в лицо и сполз из седла под ноги собственному коню.
Спустя мгновение отряды столкнулись. Десятник метил в воина, прикрывающегося большим круглым щитом. Удар его копья пришелся на щит татарина и соскользнул, не причинив тому вреда, но соперник так же не преуспел, и его удар, не задев Устаха, прошел мимо. Пользуясь скоростью не потерявшего разгон коня, Устах успел перенаправить копье на следующего воина противника. На этот раз удача была с ним — и копье пробило грудь нукера. Повалившись с коня, тот утянул за собой копье, и десятнику ничего не оставалось, как оставить его.
Столкнувшиеся отряды теряли свой разгон. Сражение превратилось в кашу, в которой сложно определить, где свой, где чужой.
Правой рукой десятник рванул притороченный к седлу топор, левой подставляя щит под удар сабли. Топор удобно лег в руку и, не мешкая, десятник рубил сверху. Посторонний наблюдатель посчитал бы, что Устах промахнулся, так как удар приходился окованным топорищем в верхнюю кромку щита. Посчитал бы и ошибся: резким рывком десятник дернул топор на себя, утягивая за собой щит противника, и, когда татарин, поддавшись на уловку, попытался удержать щит и потянул его на себя, десятник нанес укол противнику в лицо, шипом на обухе топора.
Углом глаза отмечая движение, десятник развернулся в седле, пытаясь блокировать удар, но не успел, и татарская сабля обрушилась на его правое плечо. Снова повезло, и сабля, не разрубив наплечник, соскользнула. В ответ десятник не промахнулся, боковой удар топора разрубил чешуйчатый доспех татарина, и лезвие, круша ребра, врезалось в плоть.
Удар приходит откуда-то со спины слева, обходит щит и впивается в бок. Кольчуга, судя по ощущениям, выдерживает, а вот ребра нет. Резкая боль. И ломающий ребра наконечник спихивает десятника с коня. Секундное падение. А затем тяжелый, переходящий в легкую контузию удар о землю.
Тренированный конь прикрывает хозяина своим корпусом, не давая монголу завершить начатое, выигрывая хозяину необходимые мгновения. Когда татарский воин, рубанув саблей, наконец смог отогнать упрямое животное, тяжелый боевой топор, брошенный умелой рукой, разрубил врагу голову пополам, посчитавшись за четвероногого друга.
Припав на левое колено, оставшийся без оружия десятник вынул из-за голенища сапога засапожник. Новый противник не заставляет себя долго ждать: пригибаясь к мохнатой гриве коня и высоко вскинув саблю, он бросается на Устаха. Понимая, что с одним засапожником против всадника ему не выстоять, Устах приготовился умереть.
Деревянные вилы вошли в незащищенный бок коня и опрокинули животное. Вылетевший из седла и зарывшийся в снег монгольский воин так и не смог подняться: Устах не дал.
Не мешкая, вооружившись саблей и щитом убитого, десятник бросился в бой, про себя отмечая, что с Никитой надо было все-таки спорить! Кузьмич не подвел, и со своими таки успел!
Еще около получаса длился этот бой. Два десятка гридней из княжьей дружины и сорок мужиков продержались достаточно долго, чтобы беглецы успешно добрались до столь нелюбимого захватчиками леса и там разбежались, обрекая на провал любую попытку преследования.
Единственной отрадой для татарского сотника была мысль, что никто из русских воинов живым не ушел.
8
Ближе к полудню отряд выбрался на широкую, порядком изъезженную дорогу, а еще через полчаса догнал первых бегущих во Владимир беженцев. В запряженных одной лошадью санях, управляемых отцом семейства, сидела вся его семья: четверо закутанных в платки детей и их мать. При виде вооруженного отряда сани приняли в сторону, пропуская, а затем и вовсе остановились.
Только отряд миновал бегущих от войны, как к Ларисе Николаевне подъехал Сашка.
— Вы знаете, Лариса Николаевна, я начинаю понимать местную речь. Не так давно гостил у родственников на Украине и случалось слышать их говор. Было как здесь: отдельные слова вроде не понимаешь, а вместе с тем общий смысл сказанного понятен.
