Только не напортачить, не испортить все, как обычно. Шаг за шагом, шаг за шагом, медленно и осторожно. Не спешить. Не спешить, из-за этого я всегда прокалываюсь. Не терять головы. Для начала побольше разузнать о ней. Во-первых, точно ли она так хороша, как мне показалось? Допустим, да. Тогда вопрос: насколько серьезно у них с тем типом? А если даже никакого типа нет, то все равно, светит ли мне что-нибудь? Собственно, почему нет? Если она свободна, почему мне не приударить и не добиться победы? Или даже отбить, если все-таки кто-то есть. Просто нужно время. Сначала хорошенько все выяснить. Потом переходить к делу. Разговоры, шутки, демонстрация моих духовных богатств и чувства юмора в действии. Мендель ломал пальцы, как муж Анны Карениной, и бессвязно разговаривал сам с собой. Значит, план такой: я навещаю Ишковича и постепенно, не торопясь, ненавязчиво набираю очки. Никаких лобовых атак. Сколько раз моя дурацкая прямота и настойчивость подводили меня. Хватит. Будем умнее.
И Мендель стал навещать больного каждый день. Ишкович не верил своему счастью, он и не знал, что у него есть на свете такой преданный друг. Всякий раз Мендель приносил основательный, хорошо обдуманный подарок. Подарок, который должен был помочь мисс Хилл составить впечатление о дарителе. То это был со вкусом подобранный букет, то биография Толстого (она обмолвилась, что обожает «Анну Каренину»), томик Вордсворта, баночка икры. Ишкович недоумевал. Честно говоря, он терпеть не мог икры и никогда не слыхал о Вордсворте. Хорошо еще, что Мендель удержался, не подарил ему дивные старинные сережки, которые, конечно, восхитили бы мисс Хилл.
При всяком удобном случае галантный кавалер стремился вовлечь даму в разговор. Он выяснил, что она в самом деле помолвлена, но еще сомневается. Ее жених адвокат, а она всегда мечтала выйти замуж за человека искусства. Зато Норман – потрясающий высокий брюнет. (Этот портрет подпортил настроение не столь импозантному Менделю.) Рассказывая исхудавшему приятелю о своих успехах, делясь остроумными соображениями, Мендель говорил так громко, чтобы слышала мисс Хилл. Он чувствовал, что не мог не произвести впечатление, но потом в разговоре снова возникал красавец адвокат, их планы на будущее. Ну и везунчик этот Норман, думал Ленни. Он может быть с ней сколько захочет. Они смеются, строят планы, он прижимает губы к ее губам, снимает с нее наколку, халатик – может быть, даже не до конца… Боже мой, боже мой, вздохнул Мендель, поглядев в небеса, и покачал головой.
– Вы даже не представляете, что для него значат ваши посещения, – как-то раз сказала медсестра Менделю, и так посмотрела, и так улыбнулась ему, что сердце Ленни запело. – У него ведь совсем никого нет, а знакомые слишком заняты… Знаете, я думаю, большинству людей просто не хватает сострадательности или смелости, чтобы проводить побольше времени рядом с такими больными. Они предпочитают вычеркнуть умирающего из своей жизни и не думать о нем. Поэтому мне кажется, вы ведете себя… просто потрясающе, правда.
Молва о самоотверженности Менделя быстро распространилась, и за карточным столом он сделался всеобщим любимцем.
– Восхищаюсь тобой, – говорил Фил Бирнбаум, делая ставку. – Меер сказал, что его никто не навещает так часто. Он считает, что ты даже специально одеваешься, когда идешь к нему.
А Мендель тем временем думал о бедрах мисс Хилл, о которых он теперь думал всегда.
– Ну, так как он? Молодцом? – спросил Сол Кац.
– Кто? – очнулся Мендель.
– Как кто? Меер, само собой.
– А, ну конечно. Конечно молодцом. Можно позавидовать! – ответил Мендель, даже не понимая, что у него на руках флеш-рояль.
Шли недели, Ишковичу становилось хуже и хуже. Как-то раз, с трудом приоткрыв глаза, он посмотрел на Менделя, склонившегося над кроватью, и тихо проговорил: «Ленни, я люблю тебя. Правда-правда». Он попытался найти его руку.
– Спасибо, Меер, – сказал Мендель, поймав невесомую ладонь. – А что, мисс Хилл сегодня была? А? Ты не можешь капельку погромче? Я не разобрал.
Ишкович слабо кивнул.
– Ну, видишь, как славно, – сказал Мендель. – Поболтали? Меня вспоминали?
Конечно, Мендель оказался в трудном положении: он не смел сделать первого шага – не дай бог, мисс Хилл подумает, что он ходит сюда не только ради умирающего друга.
Часто на пороге смерти человека тянет пофилософствовать, и он говорит что-нибудь вроде: «Мы не знаем, почему родились, и уходим так быстро, что не успеваем понять, что погубило нас. Штука в том, чтобы успеть получить удовольствие. Ведь жить – значит быть счастливым. И все-таки я не сомневаюсь, что Бог есть, и когда я смотрю, как в окно светит солнце или как звезды загораются по ночам, я чувствую, что у Него есть какой-то замысел и этот замысел очень хорош».
– Безусловно, – соглашался Мендель. – А что мисс Хилл? Как ее Норман? Они еще встречаются? Пока не спрашивал? Ну, если увидишь ее, когда придут за этим анализом, выясни, не забудь, ладно?
Дождливым апрельским днем Ишкович умер. Перед смертью он снова сказал Менделю, что любит его и что ни один человек в жизни не подарил ему столько участия, заботы и тепла, сколько он видел от Менделя в эти последние месяцы.
Через пару недель мисс Хилл с Норманом разорвали помолвку, а вскоре она начала встречаться с Ленни. Роман продолжался год, потом они расстались.
Закончив рассказ о недостойном Ленни Менделе, Копельман замолчал.
– Н-да, история, – покачал головой Мошкович. – Из этого следует, что есть на свете никуда не годные людишки.
– А я понял иначе, – сказал Джейк Фишбейн. – Ровно наоборот. Эта история о том, как любовь к женщине помогает преодолеть страх перед смертью, пускай даже ненадолго.
– Да перестань, – вмешался Ава Трохман. – Тут вся соль в том, что человеку на смертном одре повезло, что его друг неожиданно влюбился.
– Но они вовсе не были друзьями, – возразил Любошиц. – Мендель первый раз пошел к нему по необходимости. А потом ходил ради собственных интересов.
– Ну и что? Незажно! – сказал Трохман. – Ишкович был не одинок. Он покинул этот свет умиротворенным. И пускай благодаря тому, что Мендель положил глаз на сестричку, – не всё ли равно?
– Положил глаз? Что значит «положил глаз»? Какой он ни был черствый, он, может, впервые в жизни встретил настоящую любовь!
– Да какая разница? – пожал плечами Збарский. – Какая разница, в чем там суть? Да и есть ли она вообще. Это ведь просто байка. Давайте распишем. Я сдаю.
Все то же солнце…
Спросите обыкновенного человека, кто написал «Гамлета», «Ромео и Джульетту», «Короля Лира» и «Отелло», и вы почти наверняка услышите: «бессмертный бард из Стратфорда-на-Эйвоне». Спросите его, кто сочинил сонеты Шекспира, – и получите тот же простодушный ответ. А теперь задайте эти вопросы литературным сыщикам, которых хватает во все времена, и не удивляйтесь, когда вам назовут сэра Фрэнсиса Бэкона, Бена Джонсона, королеву Елизавету или даже Декларацию независимости.
