Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Теперь Илья Никифорович вспомнил. Это, и правда, был Розенштейн. Феоктистов даже вспомнил, как зовут помощника полицеймейстера – Николай Людвигович.
– Господин помощник полицеймейстера, возьмите баул, – повторил приказание полковник Засецкий.
Розенштейн вышел из-за спины чиновника особых поручений и подошел к баулу. Откинув холстину, он развязал тесемку и освободил горловину. Показались пачки банкнот. Много пачек.
– Чьи это деньги? – спросил чиновник особых поручений.
Долгоруков и Феоктистов молчали.
– Я повторяю, господа: чьи это деньги? Ваши? – обратился Засецкий к Долгорукову.
– Нет, – ответил Сева.
– Тогда выходит, эти деньги ваши? – посмотрел на Феоктистова полковник.
Илья Никифорович хотел было тоже сказать «нет», но вспомнил, что, собственно, ничего предосудительного в сей операции, как говорил Долгоруков, не имеется. Просто удачный коммерческий расчет, основанный на полученной информации. А откуда она была получена и каким образом – он знать не обязан и ведать не должен. Стало быть, предъявить полициантам лично ему – нечего.
И он ответил, глядя прямо в глаза столичного гостя:
– Да. Эти деньги – мои.
– Тогда, господин Феоктистов, мы вынуждены на время изъять их у вас. Как вещественные доказательства противузаконной мошеннической деятельности господина Долгорукова, – четко выговаривая каждое слово, произнес Засецкий.
– То есть как «изъять»? – переспросил Илья Никифорович. – Это мои деньги, и я на них имею полное право.
– Ну, насчет полного права я на вашем месте, господин Феоктистов, поостерегся бы так говорить, – остро посмотрел на мильонщика Засецкий. – К тому же в бауле вовсе не деньги.
– Как «не деньги», а что? – не понял Илья Никифорович, хотя в душу его уже вползало холодной змеею сомнение.
– «Кукла», – произнес человек, представившийся чиновником особых поручений. – Вы знаете, что это такое?
– Н-нет, – ответил Феоктистов, хотя, что такое «кукла», он примерно представлял.
– «Кукла» – это уркаганский термин, – пояснил полковник. – Когда мошенник хочет обмануть простофилю, то изготавливается такая пачка денег, где настоящими деньгами является только первая и последняя банкноты во всей пачке. Вся середина – это аккуратно разрезанная под размер банкноты бумага. Например, газетная. Господин Розенштейн, – обратился к помощнику полицеймейстера Засецкий, – покажите господину Феоктистову одну из пачек в бауле.
Николай Людвигович кивнул и достал на первый взгляд обычную пачку денег. Не без театральности он разорвал банковскую упаковку и, убрав первую банкноту, распушил пачку веером: сплошь газетные листы. С буковками и словами, которые при желании можно было бы прочесть…
– Ах, ты… – кинулся было на Севу Феоктистов, но был остановлен сильным толчком в грудь и презрительным взглядом, который мог бы прожечь любого, но не Илью Никифоровича. Феоктистов побагровел и сглотнул. Ничего, он еще покажет этому мошеннику… – Два миллиона семьсот пятьдесят тысяч, – произнес он после некоторого молчания.
– Простите, что вы сказали? – придвинулся к нему Засецкий.
– Я сказал, два миллиона семьсот пятьдесят тысяч, – уже громче повторил Илья Никифорович. – Они – где?
– Отыщем, дражайший господин Феоктистов, непременно отыщем, – заверил его Засецкий и обернулся к помощнику полицеймейстера: – Николай Людвигович, снимайте оцепление с дома господина Долгорукова и везите вещественные доказательства в управление. А я еще немного побеседую с этими людьми…
– Вы уверены, господин полковник? – не сразу спросил Розенштейн.
– Уверен… Кроме нас троих, в доме больше никого нет, ведь так, господин Долгоруков?
Всеволод молча кивнул.
– Вот видите? – произнес Засецкий, глядя мимо помощника полицеймейстера. – Господин Феоктистов сбегать никуда не собирается, ему надо вернуть свои деньги. Ну, а господину Долгорукову сбежать не позволю я, – выразительно качнул зажатым в ладони револьвером чиновник особых поручений. – Снимайте оцепление с дома и ступайте, господин Розенштейн. Я через часик прибуду.
Когда полициант ушел и оцепление с дома было снято, в чем лично убедился Засецкий, выглянув в окно, чиновник особых поручений предложил Севе и Феоктистову присесть (ведь они во все время разговора стояли на ногах). Выглядел господин полковник уставшим и напряженным.
Он расслабил галстух и тоже присел в кресло.
– Вам нехорошо? – поинтересовался Долгоруков.
– Отчего же? – посмотрел на Севу Засецкий с легкой усмешкой. – Напротив, мне очень хорошо. Миссия моя выполнена, последний аккорд рапсодии сыгран, и наконец-то я смогу отправиться восвояси.
– Что значит, «миссия выполнена»? – возмущенно произнес Феоктистов. – Что значит – сыгран последний аккорд? А кто востребует с мошенников назад мои деньги?
С этими словами Илья Никифорович гневно посмотрел в сторону Всеволода Аркадьевича, развалившегося в кресле и непринужденно болтавшего ногой, закинутой одна на другую. Лицо Севы Долгорукова было безмятежно и выражало единственно благость и покой.
– Надо полагать, никто, – просто ответил Засецкий.
– Что-то я недопонял, – поднял брови Феоктистов. – Как это, позвольте полюбопытствовать, никто?!
Холодная змея, заползшая в душу Ильи Никифоровича, стала увеличиваться в размерах. По спине мерзковато прокатилась струйка пота, за ней другая, третья, столь же противная…
Стало мокро под мышками.
Похолодело в животе.
И неприятно ослабли колени…
– Вот, прочтите, – достал Засецкий из внутреннего кармана лист исписанной бумаги и протянул Илье Никифоровичу. – Если вы будете настаивать на возвращении денег или даже обратитесь с претензией на господина Долгорукова и его товарищей в полицию, эта бумага в числе прочих ляжет на стол господина полицеймейстера незамедлительно.
Ничего не понимающий пока Феоктистов почти вырвал из рук Засецкого лист и развернул его. Это было обращение в полицию, написанное… Наталией Георгиевной Полуянц.
Когда Илья Никифорович читал его, у него заметно дрожали руки. От негодования, злобы, может, и страха. Первым на это дрожание обратил внимание Засецкий. Он кивком указал на это Севе, и тот кивнул в ответ: спасибо, мол, вижу.
А Феоктистов, с клокотавшей у него внутри яростью, продолжал читать бумагу его полюбовницы-содержанки. Особенно вывели его из себя следующие строки:
«… и принуждал меня совершать действия, унижающие меня как человека и порочащие мою честь как женщины, угрожая тем, что выгонит меня из дома, если я не буду исполнять его в высшей степени извращенные и омерзительные желания…»
– Но это неправда! – вскричал Илья Никифорович, потрясая бумагой.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
