Высокий мужчина в униформе пригласил нас сесть и принес кофе и сандвичи. Портер взглянул на часы и сказал, что придется подождать.
Было шесть часов с минутами. Через десять минут мужчина в рубашке с галстуком принес Портеру маленький радиотелефон. Портер сунул наушник в ухо и начал слушать.
Контора, освещенная лампами дневного света и скудно меблированная, была собственно рабочей комнатой. Стены были увешаны графиками и расписаниями дежурств. Окон не было, и ничто не указывало на то, что день уже клонился к вечеру.
Мы сидели, пили кофе и ждали. Портер съел один за другим три сандвича. Время приближалось к семи. При таком освещении Сара выглядела утомленной. Джик тоже. Даже его борода теперь лежала на груди. Я сидел и размышлял о жизни и смерти и «бабочке» в горошек.
В семь одиннадцать Портер плотнее прижал наушник и сосредоточил свое внимание на потолке. Расслабившись, он передал нам потрясающую новость:
— Уэксфорд сделал все, как мы и надеялись, гак что машина закрутилась.
— Какая машина? — спросила Сара. Портер безразлично взглянул на нее.
— Ну, все идет, — не совсем понятно объяснил он, — как мы и запланировали…
Он снова взялся за свой наушник, а потом обратился ко мне:
— Он клюнул…
— Потому что дурак, — отозвался я.
Портер почти усмехнулся, что было для него настоящим подвигом.
— Все преступники глупы по-своему…
Половина восьмого. Я вопросительно поглядел на Портера. Он мотнул головой.
— По радиотелефону много говорить нельзя. Мало ли кто может слушать?
«Как в Англии, — подумал я. — Журналисты могут оказаться на месте преступления раньше полиции. И мышка учует ловушку».
Мы ждали. Стрелки часов, казалось, не двигались. Джик зевал, а глаза Сары потемнели от усталости. За дверью бурлила жизнь большого отеля, постояльцы возбужденно готовились к завтрашним заездам, уже последним в этом году.
Дерби в субботу, кубок во вторник, Элсомские скачки, которые мы пропустили, в четверг и международные заезды в субботу. По возможности ни один любитель скачек не уезжал домой до конца всех состязаний.
Вдруг Портер поправил наушник и замер.
— Он уже тут!
Хотя видимой опасности не было, сердце у меня забилось чаще. Портер вытащил наушник, положил радиотелефон на стол и вышел в фойе.
— А нам что делать? — спросила Сара.
— Ничего. Только слушать.
Мы все трое подошли к двери и приоткрыли ее дюймов на шесть. Мы слышали, как люди спрашивали свои ключи от комнат, интересовались корреспонденцией.
И вдруг знакомый голос, от которого меня словно электрическим током ударило. Уверенный голос человека, не ожидающего опасности:
— Я пришел за пакетом, который здесь в прошлый вторник оставил мистер Чарльз Тодд. Он сдал его в камеру хранения. У меня письмо от него, в котором он просит администрацию отеля выдать пакет мне. Вот письмо… — Зашуршала бумага.
Глаза у Сары округлились от удивления.
— Ты действительно писал? — шепнула она.
— Нет, конечно.
— Хорошо, сэр, — ответил служащий. — Подождите минутку, я принесу пакет.
До нас донеслись шаги служащего, который отправился за картинами.
Сердце громко стучало у меня в груди. Через несколько минут служащий вернулся:
— Прошу вас, сэр. Картины, сэр.
— Все правильно.
— Сейчас я подам их вам, сэр. — Голос прозвучал совсем рядом. — Вот, пожалуйста, сэр. Вы сами донесете, сэр?
— Да-да, благодарю! — Теперь, когда он держал пакет в руках, в его голосе прозвучало нетерпение. — Спасибо. До свидания.
— И это все? — с оттенком разочарования начала было Сара, но тут зычный голос Портера словно топором разрубил бархатный покой отеля.
— Если вы не возражаете, мы сами позаботимся об этих картинах, — сказал он. — Портер, мельбурнская полиция.
Я шире приоткрыл дверь и выглянул. Портер, грузный и массивный, стоял, требовательно протягивая руку. По обе стороны от него двое полицейских в штатском, возле парадного входа еще двое в форме. Полагаю, все остальные выходы тоже охранялись. Полиция зря не рисковала.
— Что такое… инспектор? Я только выполняю поручение… э-э… моего молодого друга… э-э… Чарльза Тодда.
— А что это за картины?
— Понятия не имею. Он попросил меня принести их, вот и все. Я тихонько вышел в холл. Он стоял передо мной в каких-нибудь шести футах. Я мог бы дотянуться и тронуть его. На мой взгляд, это было достаточно близко и должно было удовлетворить Портера.
Обитатели «Хилтона» окружили нас неправильным полукругом, стараясь понять, что за драма разыгрывается на их глазах.
— Так мистер Тодд попросил вас принести картины? — громко спросил Портер.
— Конечно.
Взгляд Портера метнулся ко мне:
— Вы просили его?
— Нет, — коротко ответил я.
Мельбурнская полиция, ясное дело, добивалась взрывного эффекта. Но то, что произошло, намного превысило мои ожидания. Никакой тихой очной ставки и в завершение ее тихого и мирного ареста. Мне бы следовало вспомнить собственные теории об особой жестокости того, кто всем заправлял в этой шайке.
Я оказался лицом к лицу с разъяренным быком. Он сообразил, что его одурачили. Ярость вздымалась в нем как гейзер, а его руки уже тянулись к моей шее.
— Ты мертвый! — завопил он. — Ты же мертвый, разрази тебя гром!
Он сбил меня с ног. Я задыхался под тяжестью его веса. Напрасны были все мои попытки отбиться от него кулаками. Его гнев изливался на меня как лава. Бог знает, какие у него были намерения, но люди Портера успели оттащить его, прежде чем он прикончил меня. Поднявшись с большим трудом, я услышал, как щелкнули наручники.
Теперь он стоял рядом со мной, тяжело дыша, его скованные руки тряслись, злобные глаза налились кровью. Один миг неудержимой ярости, свирепого неистовства — и всю его внешнюю цивилизованность сдуло как ветром. Открылось жестокое и неприглядное нутро.
— Привет, Хадсон, — сказал я.
— Прошу извинить меня, — небрежно произнес Портер. — Но я не думал, что он сбесится. По виду такой воспитанный…
— Атавизм, — сказал я.
— Что? — не понял Портер.
— Он всегда был дикарем. Подспудно.
— Ну, вам виднее. Я его вижу впервые.
Он кивнул нам и поспешил за своим пленником, которого сопровождали полицейские.
Постояльцы отеля, поглядев на нас минуту-другую, тоже начали расходиться. Совершенно обессиленные, мы сели на кушетку.
