Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
— Он мне не разрешал его Колей звать. Вот я попала. И как врал, как врал! Не придерешься.
— Свет, если бы ты очки розовые сняла…
— Опять ты за свое.
— Ладно, чего уж действительно прошлое ворошить.
В палату заглянула медсестра:
— Лариса, вам вредно так долго разговаривать. Прощайтесь.
— Уже ухожу. Мирись, мирись, мирись. — Света протянула Ларе мизинец.
— Какая ж ты глупая, — засмеялась Лара, но мизинец дала.
— Когда выйдешь, расскажешь все подробно-подробно. — Она чмокнула Лару в щеку и убежала.
— Как с гуся вода. Ну и хорошо.
* * *
Дешевая плацкарта, боковые места. Почти три дня пути. Надо, чтобы и на еду хватило. И там хотя бы на половину месяца, пока не получит первую зарплату фасовщицы на фабрике. Позвонила подруге, с которой не общалась с тех пор, как уехала. Та помогла. Обещала пристроить в общежитие и нашла какую-никакую работу. Сначала полы мыть там же, на фабрике, предложила, но хоть Владлене в ее ситуации выбирать последнее дело, она умоляла найти ей другое занятие. Может быть, потом, с течением времени, но пока нет… На что она рассчитывала, когда продавала свою квартиру? Что Москва примет их с распростертыми объятиями? Что Коля оправдает ее надежды? А почему она не могла в это верить? Он хорошо учился. И вот, оказалось, играл в казино. И проигрался. Вот почему он так давил на нее, так отчаянно выбивал деньги. На суд она не попала, только свидание разрешили. Сын глядел чертом, раздражался на каждое слово. Она хотела остаться, по возможности быть рядом, но он как отрезал:
— Вали, мать, домой. Тошно тебя видеть. Всю малину обгадила. Будешь ныть тут.
— Ну хоть написать-то тебе можно, сыночек? — В горле защекотал комок. В чем она виновата?
Он втянул разъяренно носом воздух. Владлена поднялась и вышла, не сдерживая слез.
Может, он Ольгу прикончил, ее ненаглядный сыночек? На суде, правда, об этом ничего сказано не было, да и вообще страшно даже подумать. Тьфу-тьфу-тьфу. Казино — одно, убийство — другое. А сама-то хороша, вон как на адвоката кинулась. Ждала его несколько дней, как паук жертву.
Осталась тогда одна в этом пропащем доме. Казалось, что над ним нависла сфера из плотного тумана, дождя и злобы, и никому не пробиться через этот мглистый колпак. Будто рядом нет ни единого человека, и дом с проржавевшим петушком-флюгером на крыше стоит на отшибе далекой заброшенной деревни, где кроме пары полоумных беззубых старух никого не осталось, и машина с хлебом заезжает раз в неделю, и электричество только по праздникам. Электричество, электричество… Владлена сама походила на закоротивший электропровод. Нервы искрили, пощелкивали, постреливали, как оголенные провода под напряжением.
Все разъехались. Она боялась выйти из комнаты, проверяла окна — закрыты ли. Сидела неподвижно на кровати. Ждала кошку. Раны на шее саднили. Хотелось в туалет, и, когда терпеть стало совсем невмоготу, подошла к окну и, слегка приоткрыв занавеску, наблюдала за садом: не шарится ли где эта тварь? Под колпаком сгустились тьма и тишина, верхушки деревьев замерли, будто заколдованные. А листья на ветках были будто из цветного муранового стекла — тронь, и упадут на землю, и расколются вдребезги.
Осень была еще довольно теплой и даже хлюпала коричневой жижей под ногами и облетала влажными листьями. Но это там, по ту сторону сферы. В той деревне, где жили люди, и горели окна, и лаяли собаки, и дым шел из труб. А здесь все застыло театральной декорацией.
Владлена осторожно вышла из комнаты, каркнули воронами несмазанные петли. Никогда, никогда раньше они не кричали так громко. Каждый шаг, каждое прикосновение босой ступни к деревянным доскам отзывалось кошачьим мяуканьем, заставляло настораживаться и прислушиваться. Унижение втирало Владлену в эти стены, страх размазывал ее по полу, предстоящая бедность и ненависть Коленьки замыкали в ней нервы-провода… Черное сучье отродье мерещилось везде. Как чеширский кот, оно плавало в воздухе, висело под потолком, подкрадывалось сзади, выглядывало из-за угла. Эта чертова Ляля! Но Владлена все-таки дошла и облегчилась — в темноте, с закрытой дверью. Не-е-ет! Они ее драными кошками и угрозами не возьмут. Не на ту напали. Мутите Владленочке голову, а не выйдет. Владленочка умная, сильная, хитренькая. Преследовавший ее призрак кошки она усилием воли стала менять в своем воображении на труп адвоката. Только привидится ей Ляля в углу туалета или за спиной на бачке, сразу представляет себе, что это мертвый адвокат, и хохочет заливисто, качаясь грузным телом, от чего старенький унитаз под ней ходит ходуном.
Дошла до кухни, не включая света. Ведь зажги его — и настоящая живая тварь возникнет перед ней, развалившись на кресле или, тьфу-тьфу, сидючи на кухонном столе. Только царапины саднили чуть ниже затылка. Она достала из шкафчика все бутылки, которые там стояли, большую чашку и в свете луны, расплескивая большую часть мимо, сделала себе адскую смесь, которую тут же залпом выпила, потом сделала еще. После достала из ящика кусачки, подошла, пошатываясь, к электрощитку и перекусила все провода. Так вот! Не найдете Владленочку. Потом долго рыдала на диване в гостиной, забывалась, просыпалась с гудящей головой, снова проваливалась в сон, после тошнилась прямо на пол, говорила с Лялей, которая улеглась сверху и неотрывно смотрела в глаза, и нельзя было шевельнуться, иначе кошка вскочит и сдерет кожу со всего лица, и тогда точно Владлена никогда не увидит труп адвоката воочию. Она видела его в тяжелом сне, висевшего в петле с синим лицом, сама ходила по кругу, чеканя шаг, как эсэсовка, и кричала, глядя на него и брызжа слюной: «Повесился, потому что стыдно стало! Повесился, потому что стыдно стало!»
За окном стояла серая мгла — то ли раннее утро, то ли пасмурный день, не различить. Хотела включить телевизор — не работает. Вспомнила, что все провода перерубила кусачками. Когда сумерки сменились темнотой, доползла до кухни — выпить воды. И подумала, что если сейчас придет черная Ляля, она совсем не испугается, а возьмет и придушит ее. Или посадит в мешок и кинет еще раз в колодец — тогда точно не сбежит. Поднялась к себе и легла в постель. Через какое-то время попыталась встать, но ноги подгибались и не слушались, она глотнула воды из кувшина (хорошо, что взяла с собой в комнату) и снова легла. И ей все грезилось, что вот сейчас приоткроется дверь и войдет кошка или адвокат. Войдет и убьет ее, и она ничего не сможет сделать.
Щеки полыхали, как осенняя рябина за окном, одеяло не согревало, вода не остужала, обрывочные мстительные мысли барабанили в голове, больно кусали. «Может, я умираю? — подумала Владлена. — Так даже лучше». И отпустила весь этот мир с его мурановыми листьями, туманными сферами, домиком со ржавым флюгером-петушком, огородиком и садом, выкорчеванными сиренями, тряпками, швабрами, моющими средствами, красными цыпками на руках, умершей Ольгой, Лялей, адвокатом и Коленькой. Как-нибудь сын сам пробьется…
А когда проснулась, уже не понимала — что за день был по календарю. Небо заглядывало в щель между задернутыми шторами синим батистом, и первая мысль посетила Владлену: надо приготовить хороший ужин, Марк придет сегодня, покончу с ним и отпраздную. Весь день чистила и убирала, хотела стереть прошедшие с Ольгиной кончины дни-следы. У Владленочки сегодня Чистый Четверг, ее собственный. Сходила в сельпо, купила копыто, мясо для холодца, водочки. Очень любила бывшая домработница холодец. Бывшая, потому что сегодня все станет ее собственным. Убьет его и кинет в колодец, как падаль. Разрубит на куски — и по пакетам. Она была уверена в этом так же, как в своем имени — Владлена, без каких-либо доказательств и подтверждений.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
