– Извини, Арти. Я к тебе не клеюсь, хотя, ты в моем вкусе. Просто красавец. Я могла бы на тебя запасть.
Я прикусил язык и почувствовал себя идиотом.
– Скажи, ну пожалуйста.
– Да, – произнес я. – Ты очень красивая. Одна на миллион. Честно. Я не говорил этого, потому что ты как член семьи, но раз ты спросила… А ты что, не знала?
Она подняла глаза к потолку.
– Как сказать. Порой мне от этого неловко: ты ведь хочешь меня, верно? Нет, это нормально для мужчины, и не будь ты другом моего папы, женатым на бесподобной Максин… Если честно, я всегда к тебе неровно дышала, но издалека, как говорится. Даже когда была маленькой, считала тебя чудесным.
Я почувствовал нечто, в чем не смел признаться даже самому себе. Вертел в руках бокал, теребил китайские палочки, пытаясь подцепить ими лапшу с тарелки, уронил. Вэл подала салфетку. Я схватил ее и принялся тереть пятно.
– Прости, что заигрывала с тобой, – сказала Вэл. – Когда я вижу это в мужчинах, то думаю: ну все ясно, они хотят меня и считают, будто я не замечаю. И красавцы, и слишком старые для меня, и женатые – все смотрят мне прямо в глаза, словно чудаки-гипнотизеры. Отличное словечко, правда? Словно боятся посмотреть на мои губы, ноги, грудь или что еще – вот и пялятся в глаза.
– Могу представить.
– Спасибо за понимание, – Вэл отпила розового коктейля. – Я не зазнаюсь, ты не думай. Все вижу, но не чувствую. Да, меня просят позировать для фотографий и все такое, я же не дура, все замечаю. И на улице люди оборачиваются, я это вижу и с этим играю. Когда в тебе шесть футов роста, ты красишь волосы в платину, делаешь модельную стрижку и разгуливаешь по улице в мини-юбке, откуда торчит ползадницы, то не можешь не осознавать, что красивая, если только не идиотка.
– Но ты умница. Так зачем спрашиваешь?
– Не знаю. Арти…
– Да, солнышко?
– Ты чувствуешь себя стопроцентным американцем?
Я кивнул.
– А я даже не знаю. По дороге сюда я навестила Гению, твою сводную сестру. Мы познакомились на твоей свадьбе.
– С чего это? – удивился я.
– Она собирает деньги для детей Беслана. Она мне понравилась, и ее русские подруги тоже. Понравилось слушать их разговоры и даже тронуло, когда они предложили покормить меня домашним обедом. – Вэл втянула последние розовые капли напитка. – Может, у меня вырастает душа?
– Гения умеет готовить?
– А ты не знал? – Она коснулась своей щеки. – Спасибо, Арти.
– За что? – спросил я, но тут она отвлеклась.
У столика появился Джек, и я заревновал, когда Вэл выскочила из кресла, заметив его.
– Привет, – она засияла, будто лампочка.
– Привет, малышка. Прости, надо было переговорить с тем парнем. – Джек поцеловал ее и опустился в кресло, а девушку усадил к себе на колени и принялся гладить ее волосы и шею.
Он что-то прошептал Вэл, та встала, пересела к одной из подружек, а Джек подозвал официанта, явно знакомого – Джека знали все, – и заказал бурбон. Обычный бурбон. Мне это понравилось.
Толя по-прежнему курил на улице. Я нервничал. Вэл поразила меня: на долю секунды я возжелал ее. Давай. Джек, расскажи мне про Сида, мысленно просил я. Расскажи!
– Ну что, Джек, как твои дела?
– Беслан, как я уже сказал. У тебя есть связи? Есть там кто-нибудь? – Когда он чего-то хотел, он не отступал.
– Никого не знаю в Беслане. Говорил же. Да и откуда?
– Вот если бы папаша Вэл мне помог…
Я больше не мог ждать, пока Джек упомянет Сида. Придется самому спросить. Не было времени. Некролог появится в газете утром, состоятся похороны, Сида предадут земле, все будет кончено.
Теперь Джек рассказывал всем о бойне в русской школе. Внезапно за столом воцарилась тишина. Одна девушка, еще не читавшая новостей, расплакалась. У нее мать в России, сказала она, вскочила и выхватила мобильник. Какое-то время все молчали, потом галдеж возобновился.
– Поехали домой, – отрывисто сказала Вэл Джеку. – Не могу здесь больше оставаться. Подожду тебя на улице. – Она поднялась и направилась в дамскую комнату.
Джек извлек из кармана ворох мятых купюр.
Один из парней за столом – владелец клубов, по его словам, – вытащил черную карточку «Американ-Экспресс».
– Я расплачусь, – сказал Джек. И добавил, обращаясь ко мне: – Я хочу произвести на Свердлова хорошее впечатление. Я без ума от его дочери. Это не обычные шуры-муры. Я по-настоящему ее люблю.
– Ей только девятнадцать.
– Люди разные, – искренне молвил Джек. – Она – необычная. У нее зрелая душа. Ничего не могу с собой поделать. Пытался, но не могу. Думаешь, Свердлов меня за это прикончит? – спросил он с улыбкой. – Думаешь, он меня грохнет, Арти?
22
Мы стояли на улице перед рестораном, Толя все еще курил сигару, Джек с Вэл не отходили друг от друга. Я взглянул на часы. Больше ждать нельзя. Я повернулся к Джеку и спросил:
– Сид Маккей был тебе другом?
– Конечно, – ответил он. – Больше, чем другом. Когда-то он был моим шефом, почти как отец. В последние годы он, правда, свихнулся, стал параноиком. Он собирал материалы, все это знали. Думал, что все мухлюют с информацией, что пресса коррумпирована, что все мы выдумываем сюжеты. Старость не радость. Наверняка у него склероз. Сид хранил все в папках, их желали заполучить, а там ничего не было. А что? Почему вдруг ты заинтересовался?
– Я слышал, будто он уволил тебя, когда ты что-то напортачил.
Он засмеялся.
– Это было много лет назад. В другой жизни.
– Где ты был всю неделю, Джек? Со дня моей свадьбы?
– С Вэл, в Ист-Хэмптоне. Мы только сейчас выбрались в город.
– Так ты не слышал?
– Что именно?
Я не стал церемониться.
– Сидн
