В течение всего вечера я несколько раз проверял почту, но новых сообщений не было. Около полуночи я взял Отиса на прогулку. Он вел себя лучше, чем накануне, только казался немного грустным.
— Я понимаю, я тоже скучаю по мамочке.
Квартира без Полы производила впечатление особенно пустой и тихой. Чтобы создать хоть какой-то фон, я включил в спальне телевизор, отчего стало только хуже. Я подумал, что, возможно, мне придется провести так всю оставшуюся жизнь, что я теперь так и буду всегда один — в пустой квартире, с включенным телевизором.
Я снова заплакал. Слезы свободно стекали по щекам к подбородку. Потом я выключил телевизор и лег в постель. Обычно в квартире всегда слышался шум машин с Третьей авеню, но почему-то именно сегодня город казался необычно тихим.
Когда я проснулся, я прошел прямо к компьютеру и проверил почту, но ответа на мой мэйл по-прежнему не было.
Химото не звонил, и я решил сам позвонить в участок и спросить, нет ли каких-нибудь новостей. Женщина, которая подошла к телефону, сказала, что, насколько ей известно, новостей нет, но она передаст Химото, что я звонил.
Когда я вышел из дома, чтобы идти на работу, на улице не переставая лил дождь. Каким-то чудом на углу Лексингтон и Шестьдесят четвертой мне удалось поймать такси. Я понимал, что, наверное, не стоило в такой день идти на работу. Подавляющее большинство мужчин, жены которых пропали, остались бы дома и ждали бы новостей из полиции. Я тоже остался бы дома, но у меня была назначена встреча с Джимом Тернером, которую я не мог пропустить.
Оказавшись у себя в закутке, я первым делом включил компьютер и проверил ящик. Ответа не было. Я позвонил Химото, и мне удалось коротко с ним переговорить. Он сказал, что говорил с Дагом и Даг признался, что во вторник вечером, около половины десятого, приходил к Поле, Но по его словам, он провел в квартире не больше десяти минут.
— Почему же он раньше не сказал вам об этом?
— По его словам, он думал, что это не важно, — ответил Химото.
— Не смешите меня. Он явно что-то скрывает.
Химото сказал мне, что собирается проработать еще какие-то варианты и что в конце дня обязательно со мной свяжется.
Я подтвердил свою готовность встретиться с Джимом Тернером, передав для него через секретаря соответствующее сообщение. В десять я был на внутреннем совещании, где шла речь о наших текущих проектах и решалось, как будет распределен персонал. Я докладывал о своих проектах с Джимом Тернером и Доном Чейни. Пока я говорил, мои мысли были далеко, я неотвязно думал о Поле, и доклад получился рваным и бессвязным. Я заметил, что Стив Фергюсон усмехнулся и что-то прошептал на ухо Джону Хеннесси. Закончив доклад, я гневно уставился на Стива. Он ответил вызывающим взглядом. Несколько секунд никто не хотел уступать, потом я отвел глаза.
Когда совещание закончилось, я вернулся за свою перегородку и проверил почту.
ЧТО ЕЩЕ ЗА ДАГ?
ТВОЕ ВРАНЬЕ ДОСТАЛО.
В ДВЕНАДЦАТЬ ДНЯ В ТЕХАС-АРИЗОНА,
НА РИВЕР-СТРИТ В ХОБОКЕНЕ.
БОЛЬШЕ НИКАКИХ ИГР.
Глава двадцатая
На Сорок седьмой я сел на линию «Д» и сделал пересадку на Тридцать четвертой. Без чего-то двенадцать я был у маленького ресторанчика «Техас-Аризона», прямо через улицу от станции Хобокен.
Когда я вошел в бар, ко мне из зала подошла официантка. Она спросила, сколько нас. Я сказал:
— Двое, наверное.
— Наверное?
— Да, столик на двоих.
Во всем ресторане было всего человек десять, не считая меня. Я огляделся. Никого из этих людей я не знал, и на мое появление, как мне показалось, никто не отреагировал.
Официантка провела меня к столику у окна, и я сел лицом к входной двери. Она спросила, что принести выпить, пока я жду. Я попросил чай со льдом.
В ресторане играла музыка. Я пил маленькими глотками чай со льдом и смотрел в окно на людей, которые входили и выходили из здания вокзала, проходили мимо ресторана. Я решил, что последнее сообщение все-таки прислал Даг. Я представил, как он пересекает улицу, как потом сидит напротив меня и признается, что убил Полу. Потом я представил, как вскакиваю со стула и через стол втыкаю вилку ему в лицо.
Я промокнул лоб салфеткой.
В четверть первого я начал сомневаться, придет ли он. Я решил подождать еще десять минут.
Я посмотрел в другую сторону и увидел в дверях здоровенного качка в джинсах и майке. Он стоял скрестив на груди руки и был похож на вышибалу, но до сих пор я его не замечал.
Тут в ресторан вошел подросток лет шестнадцати, и я чуть не поперхнулся чаем. Должно быть, я спал и видел кошмарный сон, а может, у меня начались галлюцинации.
Подросток остановился в паре метров от моего столика и уставился на меня. Сейчас у меня уже не было сомнений, что у меня нервный срыв и он вызвал глюки. Прямо передо мной стоял Майкл Рудник лет шестнадцати.
Видимо, мое состояние доставляло ему удовольствие, поскольку он не говорил ни слова. Он просто стоял и смотрел на меня без всякого выражения. Его сходство с малолетним Рудником, возможно, не было стопроцентным: подбородок тяжелее, губы тоньше, — но они все равно были потрясающе похожи. Та же высокая, расплывшаяся фигура, те же прыщи, те же темные, немигающие глаза, когда-то приводившие меня в ужас. Даже одежда на нем была та же, какую в юности носил Рудник, — джинсы и просторный, мешковатый свитер. Но больше всего в их сходстве поражала темная бровь, сплошной линией пересекавшая лоб наподобие отвратительной жирной гусеницы.
Наконец, не отрывая взгляда, он сел на стул против меня. Хотелось протянуть руку и попробовать проткнуть его, чтобы убедиться, что он не соткан из воздуха, но я не двинулся с места.
— Что, узнаешь меня? — сказал он.
Невероятно. Даже голос его звучал так же, как у юного Рудника.
— Конечно узнаю. Ты — точная копия…
— Моего отца.
По крайней мере, ясно, что я не схожу с ума. Наверное, тогда, в полицейском участке, это тоже был он.
Подошла официантка и спросила у Рудника-младшего, что он будет пить.
— Ничего, спасибо, — ответил он, не сводя с меня глаз. — Вряд ли я здесь надолго.
Официантка спросила меня, буду ли я заказывать что-нибудь из еды, и я покачал головой. Она ушла.
— И чего тебе от меня нужно? — задал я вопрос.
— Сам знаешь что.
— Нет. Правда, не знаю.
— Мне нужно признание.
— Какое еще признание?
— Не строй из себя дурака.
— Если ты не скажешь мне, что…
— Я знаю, что это ты убил моего отца.
— Я его не убивал.
