Через неделю он уже мог правильно положить хлеб в корзину для хлеба, а масло – в холодильник. Еще через две недели он научился доставать масло из холодильника, хлеб из корзины для хлеба, вынимать из ящика для посуды нож, намазывать масло на хлеб и снова укладывать все обратно. Еще через неделю он понял, что нож, которым воспользовались, нужно класть в мойку или в посудомоечную машину. Эльзе понадобилось четыре недели, чтобы научить брата намазывать масло на хлеб. Когда она попробовала проделать то же самое с вареньем из апельсинов, Эди усвоил это намного быстрее, потому что ему хотелось побыстрее съесть хлеб с намазанным на него вареньем.
И после каждой победы она чесала ему живот и запихивала в рот конфету. «Хитрый Эди – tutti paletti»[63], – говорила она каждый раз, и Эди с восторгом повторял эту фразу. «Tutti paletti» стало его любимым выражением, и он бормотал эту фразу по двадцать раз, когда гордился собой, потому что что-то удавалось.
Когда Эди исполнилось десять лет, они с Эльзой придумали особый язык, чтобы понимать друг друга, и этот язык был очень своеобразным. Достаточно было Эльзе сделать определенный намек, как Эди точно знал, что нужно делать. Когда она говорила «ванная», он тут же бежал в ванную комнату, садился в ванну и крутил краны, пока не подбирал подходящую температуру. Потом он брал щепотку соли для ванн из желтой бутылки в форме медвежонка и от души плескался в воде. А Эльза рассказывала ему истории о медведях и кроликах. И только когда она запрещала ему брать с собой в ванну кролика, которого каждые пару месяцев приходилось заменять новым, поскольку ни один зверек долго не выдерживал общества Эди, он плакал. Он не хотел понять, что для кролика нет ничего хорошего в том, что ему доставляло такое огромное удовольствие. «Без лодки вода – для кролика беда», – говорила Эльза каждый раз, и однажды до Эди дошло, что кролик не умеет плавать и боится большой ванны, как он боится озера и даже маленького пруда в дедушкином саду.
Эльза стала для Эди смыслом всей жизни. Когда она была в школе, он нервно бегал перед домом туда и обратно, сидел в своем укрытии и качал ногой, двадцать раз приносил ведро с водой, говорил «tutti paletti» и верещал от радости, как обезьяна в лесу, когда она возвращалась домой. Стоило Саре или Романо отругать Эльзу или просто покритиковать ее, он начинал скалить зубы и угрожал родителям кулаками. Днем и ночью он мечтал о том, чтобы Эльза почесала ему живот, и она даже снилась ему. Он не знал, что то, что он чувствовал, называется любовью.
Даже если у нее не было времени для него, он бегал за ней, как тень. Обычно она старалась его не замечать, а когда он слишком сильно действовал ей на нервы, кричала на него. Тогда Эди на две секунды замирал, а потом падал на землю.
– Я все равно вижу тебя, Эди. Я вижу тебя всегда. Ты не можешь стать невидимым. Вставай и иди в свою берлогу, играй там с Тигром. С Тигром игра – лучшая пора…
После этого Эди немедленно вставал и уходил в свое укрытие. И ждал, когда Эльза найдет время для него.
Постепенно она начала приучать Эди к вещам, которые требовали больших усилий над собой. Она хотела знать, действительно ли он полностью доверяет ей и будет слушаться безоговорочно.
– Съешь это, – потребовала как-то она, положив дождевого червяка ему на ладонь.
Эди испуганно посмотрел на нее и отрицательно покачал головой.
– Сделай это, иначе я поссорюсь с тобой.
Глаза Эди расширились от страха, но он продолжал качать головой.
– Он ничего тебе не сделает. Он не ядовитый. И на вкус как макароны.
Эди по-прежнему качал головой.
– Ты мне не веришь?
Эди не прекращал качать головой.
– Ага. Эди злой. Эльза уходит.
Она повернулась и убежала в дом.
Эди стоял, как облитый водой пудель, и трясся всем телом. Он неотрывно смотрел на извивающегося в руке червяка и даже понюхал его. Примерно десять минут он просто стоял и боролся с собой.
Затем он крикнул во все горло:
– Эльза!
Эльза подошла к окну.
– Что такое, Эди?
Эди засунул червяка в рот, быстро прожевал его и с трудом проглотил. Но он не сказал «Tutti paletti», не засиял от гордости, а сел и заплакал.
Эльза вышла из дома и почесала ему живот.
– Эди храбрый – Эди хороший, – прошептала она и сунула ему в рот карамельку.
Все же Эльза была недовольна, что Эди пока что не справлялся с тем, что она требовала, потому что хотела знать, сделает ли он все, абсолютно все, что она ему прикажет. И тут начались мучения Эди.
Понадобилось пятнадцать мучительных попыток, пока он стал добровольно, не сопротивляясь, глотать червяков.
Она требовала от него отрывать у богомолов ножки и медленно разжевывать тараканов. Если он немедленно не исполнял то, что она приказывала, она била его, оставляла одного и не заботилась о нем.
Эди боролся. И каждый раз ему удавалось преодолеть себя. Его любовь к Эльзе была сильнее, чем отвращение. Слишком большим был его страх потерять ее.
Тоскана, май 2000 года – за пять лет до смерти Сары
44
Франческо Росси неделю назад исполнилось семнадцать лет. Он, погруженный в свои мысли, пинал ногами камешки, стараясь попасть ими в контейнер для мусора, который стоял возле автобусной остановки. Каждый раз, когда камень ударялся о пластиковую стенку, раздавался громкий щелчок. Еще семнадцать минут. Потом должен подъехать автобус – если он сегодня, в порядке исключения, прибудет точно по расписанию.
Он прекратил бессмысленное пинание камешков, присел на корточки и еще раз перебрал сверху донизу свою огромную спортивную сумку в поисках чего-нибудь, что можно выпить, затерявшегося между брюками, кроссовками, футболками, тренировочным костюмом и полотенцем. После двух часов игры в футбол на спортивной площадке в Бучине его горло пересохло. Время от времени случалось, что он забывал взять с собой две бутылки минеральной воды. Ничего. Nulla e niente[64]. Он со злостью запихнул вещи назад в сумку и закрыл ее на застежку-молнию.
Уже сейчас, в конце мая, солнце после обеда палило беспощадно. Нигде никакой тени. Даже остановка была ничем иным, как обыкновенным шестом в широком поле с табличкой «Fermata»[65]и расписанием движения на весь летний сезон. Франческо ненавидел поездки в автобусе, связанные с постоянным ожиданием, но ничего другого ему не оставалось. У него не было мопеда «Vespa», как у большинства мальчиков из его класса, потому что он экономил каждый цент из своих карманных денег для операции. У него был огромный, слишком длинный острый нос, а уши торчали по обеим сторонам головы, как подставки для пивных кружек. Он выглядел как какая-то карикатурная фигура, крыса или летучая мышь, и поэтому, с тех пор как он помнил себя, над ним постоянно смеялись. Стоило ему появиться в школьном дворе, как одноклассники начинали кричать: «Внимание, мышиная полиция!»
