прозвучал глухо, надрывно. Она уже знала, что всё плохо, но, как мать, надеялась на чудо, надеялась на любую новость, кроме самой страшной.
Лоретти медленно шагнул вперёд. Он посмотрел ей в глаза, и на мгновение ему показалось, что даже это короткое молчание отозвалось где-то в глубине её души. Она все поняла. Помертвела.
— Изабелла, — он попытался найти слова, но осознал, что нужных слов не существует. Все они были пустыми и бессмысленными перед лицом её горя. — Рита… Я… Мне очень жаль.
— Нет, нет, это не может быть… — прошептала она, едва удерживаясь на ногах. — Она жива, она должна быть жива. Этого просто не может быть…Вы перепутали. Она найдется. Она…она просто уехала в Рим. Как Анжелика когда-то. Она тоже хотела. Она уехала в Рим. Я знаю.
Лоретти сделал шаг к ней, готовый подхватить её, если силы её окончательно покинут.
— Её нашли… в лесу, — проговорил он, каждое слово отдавалось в его сердце, словно он терзал себя острыми осколками и резал его на куски. — Она была… привязана к лошади… Её убили. Рита погибла.
Изабелла схватилась за грудь, словно пытаясь остановить ту боль, которая прорезала ее легкие, вывернула все внутренности. Лицо её исказилось от ужаса, и, не выдержав, она едва слышно вскрикнула, затем без сил опустилась в кресло, держась за подлокотники.
— Рита… моя девочка, — прошептала она, почти не дыша. Слёзы подступили к её глазам, но она не плакала — горе было слишком велико, слишком необъятно для простых слёз.
Лоретти сжал её руку, не находя утешительных слов, а затем, собравшись с духом, добавил:
— Город уже уверен, что это сделал Альберто. Рафаэль разжигает ненависть, утверждая, что Альберто убил Риту… из мести.
Изабелла подняла на него глаза, в которых пылал страх, смешанный с упрямством.
— Нет. Это не он, Джузеппе. Это не Альберто, — твёрдо произнесла она. — Он мог быть кем угодно, совершать ошибки, но он никогда не посмел бы… никогда не смог бы убить свою сестру. Пусть даже он и не знал об этом. Я не верю…не верю. Останови это безумие! Останови…Останови!
* * *
На дом Динаро опустился мрак, тяжёлый и непроглядный. Ещё вчера особняк, казалось, жил и дышал как всегда, но теперь даже его стены, будто напитавшись болью, смыкались вокруг обитателей мрачной тенью. Слуги двигались бесшумно, погруженные в траур, и казалось, что шаги их раздавались лишь как еле заметное эхо, растворяясь в глухом, давящем молчании, которое повисло над домом, будто облако горя. Никто из них не решался произнести ни слова, а те, кто мог взглянуть на Изабеллу, быстро опускали глаза, словно не могли выдержать её пустого, потухшего взгляда.
В дверях и на лестнице слуги останавливались, будто не могли и сами сдвинуться с места, отяжелев под грузом трагедии. На утренний свет, что пробивался в окна, ложились длинные полосы густой тьмы, и дом затихал в затаённом дыхании, как в ожидании чего-то страшного…надвигающегося на них.
Изабелла лежала в спальне, уткнувшись в подушку, её плечи время от времени мелко вздрагивали, но из глаз не текли слёзы, даже боль отступила в тень перед глухой пустотой. Пропажа дочери, её ужасная гибель и вся эта звериная жестокость, с которой её тело было выставлено на показ, мучительно и неумолимо грызли душу Изабеллы. Она словно теряла разум, погружаясь в круговорот воспоминаний о дочери, о её тихом голосе и доверчивом взгляде. И чем больше она пыталась воскресить образы прошлого, тем больнее осознавала, что это навсегда утрачено, и что больше она не услышит этих шагов, не услышит её смеха. Как она могла позволить этому случиться? Как допустила, что Рита ушла, не подозревая об опасности, что ждала её на каждом шагу? Изабелла корила себя за каждое решение, каждое сомнение. Она винила себя за свои ошибки, за невозможность защитить Риту, её несчастную, хрупкую девочку, которая теперь осталась лишь в туманных воспоминаниях.
Казалось, не было предела этому отчаянию. Изабелла чувствовала себя не способной встать, собраться, вырваться из этой петли ужаса, в которую её втянули. Ощущение, что стены замкнулись вокруг неё, нависли над ней глыбами, угрожая обрушиться в любой момент, не оставляло ни секунды покоя. Даже её мысли казались погребёнными под тяжёлым сводом боли, а с каждой минутой это чувство становилось всё более удушающим, не оставляя выхода. Анжелика лежала рядом с ней, гладила ее волосы и молчала. Иногда они вместе плакали, сплетая пальцы. Одна дочь забирала боль от смерти второй. Но она никогда не могла бы заменить Риту…как и Рита не заменила бы ее старшую дочь. Вокруг них крутились сплетни, люди обходили их дом стороной. Обе дочери замешаны в скандальной связи с лже-падре, а в гости заходит сам Джузеппе Лоретти.
Но если дом погружался в траур, то Рафаэль, словно зверь, распаляющийся от запаха крови, нашёл в этой трагедии новый повод для разжигания ненависти. Он шагал по коридорам, а его голос разносился, полный презрения и ярости, отзываясь гулким эхом в стенах, погружённых в тоску. Каждый его шаг, каждый взгляд был направлен на то, чтобы выбить в людях то же негодование и ту же ненависть, что пылала в нём самом.
— Альберто Лучиано, — каждый раз, произнося это имя, он вкладывал в него весь свой гнев, от которого даже воздух становился словно тяжелее. — Он появился здесь, чтобы убивать и грабить…вы все видели в подвалах церкви слитки украденного золота! Эта тень, эта мразь, что скрывалась под маской падре, оказалась лишь враждебным чудовищем, и теперь он убивает. Безнаказанно сеет смерть.
Рафаэль вещал посреди площади, он был убедительным оратором, он умел завести людей.
— Что ж, он убил её. А завтра убьёт каждого, кто станет у него на пути! Как долго мы будем терпеть это надругательство? Как долго будем смотреть на кровь, пролитую в нашем городе, в нашей семье? Этот… этот убийца посмел затронуть наш дом, и если мы позволим ему уйти безнаказанным, то сами станем такими же, как он!
Люди слушали его, боясь даже дышать, пряча взгляды и словно чувствуя на себе ту страшную ответственность, которую Рафаэль бросал им в лицо. А он продолжал, всё больше распаляясь от своей ярости, как будто питаясь ею.
— Этот преступник мстил мне! — закричал он, заставляя всех вздрогнуть, будто внезапно прогремел выстрел. — Да, это всё — его месть мне. Он завидовал моей власти, моему положению в этом доме и в этом городе. Альберто всегда хотел разрушить то, что ему никогда не принадлежало, и теперь он решился сделать
