Книга Загадка Эдгара По - Эндрю Тэйлор

Мы поспешили по тропинке через лес. Чарли со злорадством предупреждал, что ходить здесь без лесничего опасно, поскольку мистер Карсуолл распорядился расставить по кустам капканы против браконьеров.

Наконец лес закончился. К своему облегчению, всего в трехстах метрах от нас я увидел небольшую церковь. Невысокая колокольня, сооруженная из песчаника ржаво-красного цвета, крытая черепицей прогнувшаяся крыша, местами потрескавшаяся и поросшая мхом. Во дворе церкви толпились празднично одетые местные жители. Карета еще не прибыла.

Тропинка вела прямо к воротцам, прорубленным в стене церковного двора. Двое грумов помогали какому-то экипажу и двуколке разойтись, не задев друг дружку. Чарли с уверенностью, которой я мог только позавидовать, устремился к небольшой группе знати, стоявшей у паперти.

И тут показалась карета мистера Карсуолла, несущаяся по главной дороге. Громко цокали копыта, громыхали колеса, раздавался свист хлыста. Собравшимся пришлось прижаться к стене, чтобы не попасть под эту махину. Кучер остановился рядом с воротами церковного двора. Он искусно натянул поводья, чтобы лошади закусили удила и выгнули шеи, при этом казалось, что они более породистые, чем на самом деле.

— Черт меня побери, — сказал молодой джентльмен, стоявший ко мне спиной. — Разъезжает en prince[28], Да? Должен сказать, я бы…

Второй джентльмен, чуть старше своего спутника, заметив нас, прервал собеседника на полуслове взмахом руки. Они смотрели — да и мы тоже — как лакеи стремительно соскочили со своих мест, открыли дверь и вытащили приставную лестницу. Затем все наблюдали явление Карсуолла, который медленно, дюйм за дюймом, показывался из кареты, словно улитка из блестящей раковины; его маленькие светлые глазки стреляли по сторонам, отмечая, кто смотрит, а кто — нет.

Когда старик благополучно приземлился, то повернулся, покачиваясь и тяжело опираясь на трость, и подал руку миссис Ли. Этот жест подразумевался как царский, но казался театральным. Пожилая леди спустилась по лестнице, щурясь от яркого солнечного света. Следующей была София Франт, и я услышал, как один из джентльменов впереди меня вздохнул. Наконец в дверях кареты появилась мисс Карсуолл. На мгновение она замерла, оглядывая собравшихся, как актриса изучает публику, а потом ослепительно и бесстрастно улыбнулась толпе. Мисс Карсуолл выпорхнула из кареты и взяла под руку миссис Франт.

Зазвонили колокола. Местные жители расступились, когда Карсуолл со своей свитой медленно двинулся к паперти. Кроме меня еще двое джентльменов сняли шляпы и поклонились. Чувствовался разительный контраст между строгой элегантностью их костюмов и пышным нарядом Карсуолла.

— Сэр Джордж! — воскликнул Карсуолл, поравнявшись со старшим из молодых людей. — Примите мои сердечные поздравления с праздником. И вы, сударь, — добавил он, обращаясь ко второму джентльмену. — Как поживает леди Руиспидж? Надеюсь, пребывает в добром здравии?

— О да! — Ответил сэр Джордж. — Она уже в церкви.

Он вместе со вторым джентльменом, насколько я понял, братом, снова поклонился дамам. Карсуолл представил Чарли и Эдгара, и процессия пошла на паперть, украшенную в старомодной деревенской манере еловыми ветками. Внутри самой церкви маленький оркестр на хорах настраивал инструменты. Мисс Карсуолл обернулась, закрыла уши руками и подняла брови, изображая ужас.

Руиспиджам отводились две скамьи за ограждением, перпендикулярно остальным, лицом к кафедре. Карсуоллу принадлежали две скамьи в передней части нефа с южной стороны, то есть по левую руку от сэра Джорджа и его семейства.

Братья Руиспидж присоединились к двум дамам, уже занявшим свои места. Одна пожилая, в черном платье, с вытянутым худощавым лицом, напоминавшим лошадиную морду — очень часто породистые лица становятся именно такими, как только молодость отцветает. Другая дама была намного моложе, и когда я заметил ее, по моему телу прокатилась дрожь узнавания.

Это была Фанни!

Через мгновение я понял, что ошибся. Тем не менее дама действительно напоминала ту девушку, которую я несколько лет назад поцеловал под кустом омелы на кухне тетушкиного дома. Тот же яркий румянец, те же черные блестящие волосы, такая же фигура с приятными округлостями. Она напоминала мне кого-то еще, какую-то даму, которую я видел недавно, но я никак не мог вспомнить, кого именно или когда.

Наконец началась служба. Пастором оказался статный краснолицый мужчина, который выглядел так, словно его место не за кафедрой, а в седле, со сворой охотничьих собак, бешено несущихся в погоне за лисицей впереди хозяина. Посему я надеялся, что проповедь будет короткой, резковатой и по существу. Внешность обманчива. Пастор говорил писклявым монотонным голосом больше пятидесяти минут о том, как нужно соблюдать все рождественские обряды, и о том, что Рождество нужно воспринимать не только как день благодарения Господу, но и как день величайшей радости. Вообще-то это и так было понятно, но он подтверждал правильность своего мнения частыми и пространными цитатами из работ Отцов Церкви. Мы грустно молчали, внимая мудрости Феофила Антиохийского и Иоанна Златоуста.

Я потерял нить мысли. Руиспиджи напротив сидели неподвижно и внимательно слушали. Однако черноволосая дама время от времени смотрела налево, в нашу сторону, и в какой-то момент наши глаза встретились. Все вздохнули с облегчением, когда на балконе с грохотом упала виолончель. Очевидно, ее владелец заснул от скуки. Должен сказать, мистер Карсуолл тоже задремал и проснулся только после того, как дочь ткнула его локтем.

Я подавил зевок, потом еще один. Чтобы хоть как-то отвлечься, я принялся рассматривать две таблички на стене рядом со мною. Мне тут же бросилось в глаза название «Монкшилл-парк». Первая табличка сообщала о смерти достопочтенной Амелии, дочери первого лорда Вадена и жены Генри Паркера, эсквайра, владельца Монкшилл-парка, в одна тысяча семьсот шестьдесят третьем году. Под этой табличкой висела другая, посвященная многочисленным заслугам дочери Паркеров, Эмили Мэри, умершей в одна тысяча семьсот семьдесят пятом.

Я мгновенно проснулся. Дурное предчувствие поползло по моему телу, когда я перечитал надпись на второй табличке.

«Эмили Мэри, любимой жене Уильяма Франта, эсквайра, владельца Монкшилл-парка».

Неужели Франты некогда владели имением, ныне принадлежащим мистеру Карсуоллу?