крепко сжала:
– Пока я жива, ничего плохого с тобой не случится. Ты мне веришь или нет? – и заглянула в глаза.
– Ты помнишь, как мы встретились? – вместо ответа спросил Николай.
– Век не забуду, как завалила задание, – рассмеялась Нюрка. – А ведь поначалу и тебя подозревала. Недолго, правда.
– Я польщен.
– Только не зазнавайся, но у тебя лицо хронически честного человека.
Николай прижал ее руку к губам.
– А помнишь тот вечер, когда Гумилев читал свои стихи?
– Мне казалось, тебя там не было.
– Был, только подойти боялся. Ты вся колючая была.
– Жаль, не удалось послушать. Пробегала с подносами.
– Это были странные стихи. Несколько строк я запомнил.
И чуть охрипшим голосом он прочел:
Понять весь мир какой-то странный сложным,
Огромною игрушкой сатаны,
Еще не сделанным, где сплетены
Тьма с яркостью и ложное с неложным8.
Нюрка взглянула заблестевшими от волнения глазами:
– Так ведь это же о нас! Обо всех. О том, что случилось.
– Мне тоже так кажется, – кивнул Николай. – Он словно предвидит что-то. Надвигающееся.
– Больной, вам пора на процедуры! – звонко объявила заглянувшая в палату девушка в белой косынке с красным крестом.
– Извини, тут строго.
– Я понимаю.
Она уже взялась за ручку двери и вдруг обернулась.
– А как так случилось, что потомственный дворянин Синицкий влюбился в простую подавальщицу?
Николай взглянул удивленно.
– Подавальщицу? Никакой подавальщицы я не заметил. Видел только тебя.
Из госпиталя она шла не торопясь, помахивая ридикюльчиком.
Наконец-то в Петроград пришло настоящее лето. Скорее всего, ненадолго, но тем дороже было его ласкающее тепло.
– Привет, Анюта, – услышала она и оглянулась на подошедшего Румянцева.
– Никита, ты как здесь? – удивилась она.
– Тебя караулю.
– Зачем?
– Смотрю, ты к Синицкому ходишь.
– Навещаю. А что?
– Весело тебе с ним? Веселее, чем со мной?
Нюрка уставилась недоуменно.
– Чего ты, Никит?
– Да ничего! – рассвирепел он. – С ним лучше, так и дуй к нему! А ко мне в душу не лезь!
– Да я и не лезу.
– Вот и идите оба к черту!
Он взмахнул рукой как отрубил и быстро пошел прочь.
Нюрка долго смотрела ему вслед.
Глебов лежал и смотрел прямо перед собой в густую темноту. Не шевелился и даже дышал, казалось, через раз.
Надзиратель, проходя по коридору, остановился и прислушался.
Вроде тихо.
Звякнув ключами, он прошел дальше. Следующий обход через полчаса. Успеет выпить чаю.
Охранники посмотрели вслед с завистью. Им-то еще стоять и стоять.
Как только в конце коридора закрылась дверь, Глебов начал считать.
Когда дошел до шестисот, дверь снова лязгнула, послышались шаги.
Караульные за стеной что-то спросили у вошедших. Ответа не последовало, лишь немой стон и звук сползающих по стене тел.
Когда дверь в камеру отворилась, он был уже на ногах.
– Биндюжник, живой? – спросил один из вошедших.
– Живее всех живых, – прохрипел он и, держась за грудь, шагнул к выходу.
– Дойдешь?
– Вот и увидим.
Глебов вышел в коридор, бегло глянув на лежащих у стены караульных.
– С этого форму сымите. Авось налезет.
Через несколько минут из ворот тюрьмы вышли жандармы – двое поддерживали третьего – и, завернув за угол, сели в автомобиль.
– Привет, что ли, – рассмеялся сидевший за рулем.
– И тебе не хворать, Красин, – ответил Глебов, откидываясь на сиденье и вытирая выступивший пот.
– Поехали. Коба ждет.
Автомобиль тронулся с места и, набирая ход, двинулся в сторону Нарвской заставы.
Надзиратель, посапывая, продолжал мирно спать, уронив голову на стол.
1
Князев В. «Вы – милая, нежная Коломбина…»
2
Блок А. Не надо.
3
Маяковский В. Облако в штанах.
4
Ахматова А. Исповедь.
5
Кузмин М. Любовь этого лета.
6
Мандельштам О. «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»
7
Маяковский В. Лиличка!
8
Гумилев Н. «Понять весь мир какой-то странный сложным…»
