ей служат пластиковые бутылки, которые она наполняет водой.
Какое-то время назад она стала пытаться внушить себе, навязать себе мысль, что ей некомфортно жить с кем-либо из мужчин, поскольку они просто-напросто её раздражают. Конечно же, она лукавит, обманывает себя. Ведь порой от отсутствия рядом мужчины ей хочется выть. Просто запрокинуть голову и завыть. Протяжно и трагически, по-волчьи.
Потом она начинает ругать себя за свой вредный, неуживчивый характер. В этот момент у неё возникает нестерпимое желание стать лапочкой, такой беленькой и пушистой, обворожительно улыбающейся и мило разговаривающей с людьми. Затем через какое-то время она начинает говорить себе, что находится в том возрасте, когда её уже не переделать. А потому – делает она вывод – придётся ей и дальше жить в одиночестве.
И вообще, до чего же мало на белом свете любви! Как же недостаёт многим любви той – потому и можем наблюдать людей равнодушных, бездушных и холодных. Вот и она выросла в условиях нелюбви к ней родителей. Она это чувствовала, больно и остро ощущала нелюбовь эту каждой своей клеткой, атомом, каждым нервом. Прожив в атмосфере душевной чёрствости много лет, она в итоге вобрала и пропиталась ею насквозь. Кто же полюбит её такую?!
Не способна она любить кого-то – вот что она думает. Ей с Антонио было легко только потому, что он был по натуре сдержанным человеком, интеллектуал, профессор; в отличие от многих итальянцев он был уравновешен, не надоедал своей болтовнёй и не лез к ней в душу. Устраивало её такое положение, с Антонио ей было комфортно. Кто знает, может, и с Женей со временем ей было бы так же хорошо. Конечно, она понимает, что поступила неправильно по отношению к Евгению. Сейчас бы она с удовольствием приняла Женю у себя дома, но уже, к сожалению, поезд ушёл. Как теперь быть, она не знает и затрудняется сказать, как сложится её дальнейшая судьба.
Хорошо хоть Руфино оставил её в покое. В этом, конечно, помог его величество случай – рыжий циклоп сменил место жительства, перебрался в Неаполь. Тесно ему стало в маленьком городке, надумал расширить врачебную практику, обзавестись со временем собственной клиникой. Она теперь может спокойно жить и гулять по любимой Сандрии; никто уже больше не обидит и не посягнет на её квартиру.
И не только одна эта хорошая новость. У неё ещё есть достижение, которым она очень гордится! В первую очередь огромное спасибо за это Жене – если бы не он и его настоятельный совет идти лечиться, так и маялась бы она до сих пор от наркотической зависимости. Слов нет, тяжело ей в лечебнице пришлось – корёжило, ломало всю. Даже мысль не раз появлялась бросить, отказаться от лечения. Но она ведь сумела, она выстояла! Если бы только знали все, как это прибавило ей самоуважения, повысило самооценку! Да и мир стал казаться другим, расцвёл красками, да и жить она стала в ожидании светлых, счастливых событий. Самое время наслаждаться жизнью! У неё есть свой дом, она независима в материальном плане, живёт в прекрасной стране, в милом сердцу городке. Всё у неё хорошо. Конечно, скучает по родине, по своим близким, внукам. Успокаивает её лишь то, что уже скоро увидится с ними, осталось ждать совсем немного. После Нового года она собирается лететь к родным. Вроде всё предусмотрела, ещё задолго до поездки купила билеты на самолёт из Неаполя до Москвы, а оттуда уже до Оренбурга.
Глава 24
Владимира Кийко назначили командиром воздушного судна всего три недели назад, и он ещё не успел привыкнуть к своему новому статусу. Ладно, хорошо хоть, что второй пилот Лёня Ельцов совсем ещё мальчишка: окажись на его месте бывалый лётчик, наверняка принялся бы недостатки подмечать да менторски поучать зелёного, неоперившегося командира.
Тяжела, оказывается, шапка Мономаха! Ох, нелегко быть командиром: с нещадной силой давит груз ответственности за пассажиров, экипаж и судно. Что ни полёт – приходится решать задачи одну сложнее другой. Сегодня, к примеру, ломал голову над тем, обрабатывать самолёт составом от обледенения или нет. С одной стороны, дело вроде полезное, для безопасности полётов нужное. Но вот с другой… родная авиакомпания настоятельно рекомендует не обрабатывать самолёты с целью экономии средств. И попробуй-ка ослушайся начальство: допущенный экипажем перерасход денег на наземное обслуживание выльется ему в жирный минус рейтингу и показателям работы. Неспроста экипажи даже техников с собой возят – только чтобы не платить лишнего за наземное обслуживание в чужих аэропортах.
Владимир раздумывал до неприличия долго – уж очень его напрягала свежая сводка метеорологов о ливневом снеге и температуре минус пять сегодня. Тщательно взвесив все «за» и «против», от предполётной обработки самолёта он хоть и с большой неохотой, но всё же отказался.
Сегодня им предстояло выполнять плановый рейс по маршруту Москва – Оренбург. Владимир летал уже в Оренбург три раза, а потому чувствовал себя более-менее уверенно. Сильно волновался он, лишь когда предстояло лететь по незнакомому маршруту.
Взлетели в штатном режиме, шасси и закрылки убраны в расчётное время, всё идёт по плану. Да вот незадача – на высоте 1900 метров обнаружились расхождения скорости на двух индикаторах, на панели высветилось текстовое сообщение: «Сравни значения приборной скорости».
Владимир и Леонид удивлённо переглянулись. Неужели причина в непрогретых приёмниках полного давления, используемых для определения приборной скорости самолёта?! Но ведь они недавно включали обогрев этих приёмников, когда ожидали команды диспетчера на взлёт. И взлетели-то с опозданием на двадцать минут; да за это время датчики в состоянии прогреться до заданных параметров по несколько раз!
Как и предписывает инструкция в связи с нештатной ситуацией, Владимир отключил автопилот и продолжил пилотирование в ручном режиме. Переведя самолёт в горизонтальный полёт, он принялся лихорадочно размышлять над создавшейся ситуацией. Мозг судорожно анализировал происходящее и перебирал всевозможные варианты устранения неисправности; он не замечал, как тело покрылось холодным потом, усиленно забилось сердце и как липкий страх тысячами иголок впился в него от самой макушки головы до мизинцев ног.
Командир напряжённо следил за показаниями скорости, менявшимися стремительно в сторону то увеличения, то уменьшения. Вдруг индикатор, что напротив него, дёрнулся и замер на отметке, означающей нулевую скорость. «А что, если мы теряем скорость, – промелькнуло в голове у Владимира, – так и в штопор свалиться недолго! Ну-ка быстрей переводи самолёт в снижение, этим хоть скорость наберёшь!»
Он направил самолёт по траектории снижения в тридцать градусов. Второй пилот на действия командира отреагировал немедленно и очень бурно,
