Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Приблизившись к белокурому Ральфу, я от бедра выстрелил в его склоненный затылок, где сквозь жидкие волосы виднелась розовая от напряжения кожа. Я обратил внимание на цвет кожи затылка, потому что он очень удачно гармонировал с розовой подкладкой погон танкиста СС…
Брызги красного цвета разлетелись в стороны, и я, к изумлению своему, почувствовал, что стал испытывать наслаждение от смерти. От причинения ее тем, от кого бежал…
— За «Уманскую яму» тебе, сучонок из Пруссии. — Я выбросил гильзу и загнал новый патрон. Почему я решил, что он непременно из Пруссии, я не знал. Как не знал, зачем загнал патрон в патронник. — Мазурин, куда ты?!
— Надо попробовать!
Я бросил винтовку, схватил два автомата и стал снимать с немцев ремни с подсумками. Свой, с обоймами от винтовки, я расстегнул и сбросил.
— Ты спятил, подполковник! — орал я, глядя, как тот спускается в люк танка.
— Я до ЧК три года «фордзон» по полю водил!.. — донеслось из люка.
— Ты пахать собрался?!
— Нет, бежать отсюда подальше!
— Идиот, — прохрипел я и, услышав рев двигателя, схватил с углей четыре палочки с кусками мяса. Я не мог уйти, не попробовав его…
Танк дернулся, и я едва успел отскочить в сторону, выронив один из автоматов и мясо.
Мазурин пропахал на своем «фордзоне» и то и другое, превратив одно в нерабочее состояние, а другое в несъедобное.
— Сукин сын! — в бешенстве заорал я.
— Совсем как в тракторе! — радостно сверкая глазом, проорал чекист, высовываясь из люка механика.
— Ты уничтожил мое мясо!..
— Прыгай скорее, поедем с удобствами! — рвал глотку он, не слыша меня.
Схватив другой автомат, я, как мог быстро, забрался на броню танка и вскоре оказался в люке командира.
* * *
— А мы не можем ехать побыстрее? — наклонившись к уху подполковника НКВД, поинтересовался я. — Быстрее, чем мы шли пешком?
— Нет, не можем! — рвал легкие он. Рвал и кашлял. Наконец-то он заслужил право кашлять по желанию. — Я не знаю, как у этой сволочи переключается скорость!
Признаться, это немного раздражало. В том состоянии, в каком мы находились, передвигаться со скоростью пять километров в час пешим ходом — рекорд. Но с той же скоростью ехать по лесу — это издевательство. Танк ревел, мотор его требовал переключения, в воздух за моей спиной улетали клубы несгоревшего топлива, а Мазурин жал до пола на педаль подачи топлива, двигал ручками, как на колхозном поле, и мы ползли по Уманскому лесу уже в тылу немцев…
— Доктор!..
Я прижался лицом к прибору, в который смотрят танкисты во время движения в боевом порядке. Что-то вроде сухопутного перископа. Смотришь внутри танка, а видишь пространство перед собой, как если бы по пояс торчал из люка.
Наперерез нам, отчаянно махая руками и что-то крича, выбежали пятеро…
Узнать их не составило труда.
Когда двое из них, рассчитывая на благоразумие товарищей, подбежали под самый ствол, Мазурин выжал из танка все, что было можно…
Выбравшись из люка, я развернулся на сто восемьдесят градусов и стал стрелять из трофейного «МП-38», пока не закончились в обойме патроны. Когда же закончились, один из немцев остался лежать на земле, а второй, согнувшись в три погибели, бежал в кусты. Я поменял обойму. Напрасно, знаю, но дал по кустам длинную очередь. Наградой мне были осыпавшиеся ветки.
Хреновый автомат. Говорили мне, я не верил. К началу Второй мировой, говорили, было всего восемь с половиной тысяч таких штук на вооружении у немцев. Вооружались ими только командиры отделений, взводов и рот, а также парашютисты и танкисты. Вот и достался трофей. Хотя мне куда удобней была винтовка Маузера, которую я бросил на поляне…
Через десять минут езды танк заглох. Стало тихо, как в раю.
Мазурин вылез и спрыгнул на землю. Я последовал за ним.
— Плохой танк. Всего полчаса на первой скорости — и уже сгорел.
— Так что угодно сгореть может. Надеюсь, ты не собираешься его ремонтировать.
Вместо ответа он снова запрыгнул на броню, забрался по пояс в люк и появился оттуда, кряхтя от напряжения. В руках чекист держал ящик с двумя ручками.
— Помоги…
Я принял, поставил на землю и откинул крышку. Похожие на консервные банки с деревянными рукоятками гранаты покоились в ящике, сверкая девственной новизной. По две мы сунули за ремень. Остаток в ящике Мазурин свалил в люк. Потом взял одну, отложенную в сторону, вытянул из нее шнур и бросил туда же.
Прошло по крайней мере шесть секунд. И похожий на треск взрыв разорвал покой Зеленой Брамы. Я поднял голову. Танк дымился, полыхая внутри огнем, сорванная крышка люка лежала в трех метрах от нас.
— Как раз четырех этих гранат, — Мазурин кивнул на мой ремень, — до нас и не хватило. Так бы долетела.
Осмотревшись, мы набили рот остатками шоколада и быстрым шагом направились на восток.
Через полчаса, когда стало ясно, что вокруг никого нет, я сказал:
— Вы не против продолжить недавно начатый разговор, подполковник НКВД?
— Почему бы и нет, военврач второго ранга, — ответил он. — И чего это вы на «вы»?
— Я просто знаю, что сейчас вы именно так будете ко мне обращаться.
* * *
Я не представлял, где мы находились и куда шли. Знаю только — двигались мы в восточном направлении. Где «Уманская яма», где поселок, в котором нас взяли, где село, в котором мы прятались на чердаке, — все это крутилось у меня в голове каруселью, и я думал только об одном — бежать, бежать, бежать…
Наш путь удлинялся за счет того, что идти по полям было невозможно — мы были как на ладони. Поэтому, лавируя по лесочкам и посадкам, наш след петлял, как заячий. В какой-то момент на меня навалилось отупение. Куда идем… зачем?… Кругом — немцы, вероятность отсутствия звена в цепи окружения — ничтожна. Ведь нужно еще угадать, где эта брешь…
— Хочу сказать тебе, Касардин, что Берия по части бабничества по сравнению с Кировым — мальчик-одуванчик, — говорил Мазурин, шагая рядом. Найденным в танке индивидуальным пакетом я перевязал ему лицо, и теперь меж впалых, заросших рыжей щетиной грязных щек как бельмо красовалась белоснежная повязка. Ненадолго она белоснежна, надо думать… — Кирову то и дело хотелось… Причем так, что он тут же, бросая дела, мчался к очередной подруге… Он жил с Марией Маркус, но она постоянно болела, детей иметь не могла… Еще и с сердцем у нее проблемы были… Так что не покувыркаешься. А Мироныч, фаворит Сталина, баловень партии и народа, хозяин Ленинграда, тискал кого только можно… Да, это факт: в 1930 году жена Николаева и Киров отдыхали в санатории, и ровно через девять месяцев у Николаева рождается сын, которого называют, конечно, в честь отца — Леней… Гы… — Услышав это, я посмотрел на Мазурина. Он был совершенно спокоен. — А потом родился Маркс. И первого декабря Киров остался бы жив, не захоти бабы и направься во дворец Урицкого, а не в Смольный…
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
