купить другую лошадь, но он попросился к нам на хутор, сказав, что слишком устал и хочет отдохнуть перед тем, как отправиться дальше. Купец пообещал хорошо заплатить за ночлег, и я взял его к себе. С того дня все и началось.
Лучше бы я не видел эту карту! Надпись «Лукоморье» сразу бросилась мне в глаза, как только мой гость расстелил ее на столе после того, как мы поужинали, и я спросил, далеко ли он держит путь. Читать я умел неплохо и знал алфавит не только славянский, но и латинский – в нашей новой церкви бесплатно давали уроки грамоты всем желающим; поэтому я увидел, что место, помеченное, как Лукоморье, находится рядом с Мангазеей, куда направлялся купец, – расстояние между ними было всего в полмизинца. Я спросил, далеко ли до Мангазеи от нашего хутора, названия которого на карте не нашел. Купец сказал, что добирался оттуда до ближайшего к нам города сто дней, но при этом сделал три недельные остановки в других городах, где продавал «мягкую рухлядь» – так он называл пушнину. Я тут же прикинул: если выйти из хутора с началом весны, к зиме можно будет добраться до Лукоморья. Это была просто шальная мысль, но вскоре она проросла в моей голове, опутав корнями весь разум, и превратилась в наваждение.
Купец даже обрадовался, когда узнал о моих планах дойти до Лукоморья, и принялся расписывать лукоморские красоты. Его рассказы совпадали с тем, что я знал о Лукоморье из русских народных сказок и легенд. «Там синее море и ясное солнце, круглый год цветут сады и порхают люди-птицы! Там исполняются мечты и утоляются все печали!» – говорил торговец, все больше подкрепляя во мне желание сорваться с места как можно скорее. Он готов был задержаться на хуторе для того, чтобы я успел подготовиться к дальней дороге и мы могли бы выдвинуться вместе, а также пообещал проводить меня до самого Лукоморья, заверив, что это его не затруднит, потому что от Мангазеи до него совсем недалеко. И добавил по секрету, что найти это место может не каждый – дурным людям вроде тех разбойников, что давеча гнались за ним, туда ходу нет.
Когда все было спланировано, я сообщил своей жене о предстоящем путешествии. Вначале она попыталась меня отговорить, но, увидев мою решимость, тоже засобиралась в путь, да еще разнесла эту новость по всему хутору, и так получилось, что в назначенный день с нами вышли почти все жители. Остались лишь древние старики. Наблюдая за нашими сборами, они крутили пальцем у виска и ворчали что-то предостерегающее, но их никто не слушал. Когда мы уходили, они стояли у своих домов и смотрели нам вслед. Их лица начисто стерлись из моей памяти, но эти взгляды я помню до сих пор: так смотрят на сумасшедших – с жалостью и брезгливостью. Лишь спустя годы мне захотелось узнать, что они пытались сказать нам.
Май-август 1720 года
В первый день пути в нашем отряде насчитывалось двести человек. Однажды кто-то назвал нас общиной, а меня – Мастером. Пришлось согласиться, раз уж я был зачинщиком всего предприятия. Это прозвище сопровождало меня доныне, в отличие от имени, которое вместе с годом рождения я менял не единожды. Но я вновь забегаю вперед.
Вернусь к началу нашего пути, когда все еще были полны надежд, веселы и… здоровы. Никто не печалился о брошенном хозяйстве, люди верили, что там, куда они идут, всего будет в достатке. Их веру подкрепляли красочные рассказы купца, в которых, на мой взгляд, то и дело появлялись неожиданные детали и противоречия. То он утверждал, что в Лукоморье может войти любой человек, не запятнавший себя злодеяниями вроде убийства или грабежа, а то вдруг выяснилось, что те, кто не верит в реальность волшебной страны, тоже не смогут туда попасть. Потом торговец проболтался, что и выйти обратно из Лукоморья не так-то просто: одни, вернувшиеся оттуда, полностью теряли память, забывая даже самих себя, другие лишались зрения, утверждая, что произошло это с ними из-за яркого солнца, не сходящего там с неба круглые сутки, а кто-то заявлял, что ослеп от сияния Жар-Птицы, за которой гонялся, пытаясь добыть перо, исцеляющее от всех болезней.
Вскоре я начал подозревать, что мангазеец нам врет, но не мог понять, зачем ему это надо. Однако меня начали одолевать приступы уныния и злобы, порой мне хотелось поколотить завравшегося торговца так, чтобы выбить из него всю правду. Постепенно я понял, что мое решение отправиться в Лукоморье было принято под его влиянием, ведь это он подсунул мне свою карту, а потом увлек небылицами. Но о том, чтобы повернуть назад, я и не помышлял, вознамерившись дойти до конечной точки нашего маршрута и увидеть, куда он нас приведет, ведь в глубине души у меня еще теплилась надежда на то, что мы все-таки попадем в Лукоморье. Да и родной хутор к тому времени остался далеко позади: мы уже несколько дней шли на кочах по реке, несущей нас к Уральским горам, и паруса гнулись от попутного ветра. Мне, прежде не выбиравшемуся из хутора дальше окрестных сел, оказаться на паруснике было в диковинку. Мангазеец договорился с поморами, чтобы нас взяли на борт судна, следующего на север, и, думаю, стоило это ему не дешево, однако ни с меня, ни с других людей из общины он денег не спрашивал, и это тоже казалось подозрительным. Зачем ему было платить за нас? Я с нетерпением ждал, когда получу ответы на свои вопросы, не догадываясь о том, что истинная причина такой щедрости откроется мне еще очень не скоро, а мангазеец к тому времени давно будет мертв.
Сентябрь 1720 года
Я заметил, что он чем-то болен, когда до конца нашего пути оставалось, по его словам, меньше месяца. Он страшно исхудал, хотя провизии на судах было предостаточно. Лицо его сделалось серым, а под глазами появились иссиня-черные круги, которые, казалось, с каждым часом расползались все больше. Мангазеец стал нервным и на все мои попытки выяснить, что с ним происходит, отвечал, что это скоро пройдет. Но ему становилось все хуже. Я опасался, что он умрет, так и не проводив нас до Лукоморья, а если окажется, что такой страны нет, спросить за обман будет не с кого.
Вдобавок ко всему резко похолодало, и ветер продувал нас до костей. Несколько человек из общины слегли с жаром, а остальные начали роптать, обвиняя меня в том, что я направил их на погибель. Как будто я их
