Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
себя сдерживать. Его кожа перестала быть холодной, как у утопленника; живое, едва ощутимое тепло исходило от тела Рыжего. Иногда Учитель впадал в задумчивость, чем-то схожую с состоянием транса, настолько глубоко он погружался в свои мысли. А еще ему снились кошмары. Змея даже не могла себе представить, какие видения могут вызвать у холодного, как лезвие меча, Лиса подобную слабость. Она не раз с затаенным страхом наблюдала, как нелюдь, свернувшись на подстилке подобно младенцу в материнской утробе, стонал во сне, разговаривая с кем-то на чужом языке, и слезы, изредка, но проступали из-под дрожащих век. А потом Рыжий просыпался, злой, как тысяча демонов, потому что собственная слабость язвила его сильнее, нежели сотня острых стрел. Олга смотрела на своего Учителя и понимала, сколь велика тайна, которую он прятал от нее. Тайна, что тяжким бременем тянула его слабую покалеченную душу вниз, вниз, терзала, давила, не давала покоя. Но Змея не могла, точнее, не хотела его пожалеть. Она знала, что мучения его проистекают из простой истины: тайна не принадлежит Лису. Тайна принадлежит ей, но по каким-то своим причинам Рыжий не желал ею делиться. Олга никак не могла смириться с этим, так как часто не видела смысла в поступках Учителя, и про себя злорадствовала, что рано или поздно подобное недоверие и скрытность доконают нелюдя. Тогда она уж точно не будет вытаскивать его за шкирку из очередной выгребной ямы. Больно надо! О том, что доконать они могут в первую очередь ее, Змея предпочитала не думать.
Снова полил дождь. Куркат шел спокойным шагом, изредка стряхивая с гривы тяжелые капли. Олгу, завернувшуюся в плащ, постепенно укачивало. В груди наступила блаженная пустота, отчего дышать было легко и спокойно. Перед тем, как дрема окончательно забрала ее в мир грез, Змея, положив голову на грудь своего Учителя, успела подумать, что эта пустота похожа на то ощущение легкости, появившееся после Лисьего поцелуя, только сейчас она во сто крат приятнее.
…бесконечность ступеней. Муть, с трудом раздвигаемая, не дающая дышать. Запах желчи и крови вкусом налипли на языке. Холодная гладь камня… Мухи, жужжащие у самого уха, жужжащие в мозгу… и этот тяжелый, кислый запах… Змея вздрогнула от омерзения и страха и открыла глаза. Металлическая брошь перевязи на груди Лиса холодила щеку. Крупные капли дождя глухо стучали о парусиновый капюшон, рождая монотонный сыпучий гул. Только запах никуда не исчез.
Мутным, кисло-приторным духом он висел в воздухе, вторгаясь в суть льющей с неба воды, отравой сочился из каждой капли, и невозможно было скрыться от того, что пахло болью, муками, смертью. Олга задрожала, безошибочно угадав запах болезни, от которой она некогда умирала. Лис, поняв, что его Ученица проснулась, остановил коня, указав вниз, где у подножия холма на противоположном берегу реки стояла деревенька. Безразлично спокойным голосом он произнес:
— Деревня Затон, десять дворов, семь десятков жителей, включая новорожденных и стариков. Все носят в себе опасную болезнь, прозванную в народе “гнилой смертью”. Лекарства против этой хвори нет…
Он умолк, задумчиво глядя на дома, окутанные белой пеленой дождя, и Олга, дрожащая в кольце его крепких рук, смотрела на холодное, как отражение во льду, лицо, на презрительную складку тонких, крепко сжатых губ, и понимала суть задания, данного наместником или даже самим князем; задания, стоившего больших денег заказчику; задания, от которого ей — Змее — отвертеться уже не удастся. Вычистить и сжечь деревню! Творец всемогущий, как этот негодяй мог взять на себя такую работу?! Ни за что! Ни за что на свете я не буду убивать этих и без того обреченных людей!
— Ты — девка умная, — произнес нелюдь, будто прочитав Олгины мысли, — и прекрасно понимаешь, что если этого не сделать сейчас, зараза распространится с той же скоростью, с какой дует ветер. К тому же, наместник хорошо заплатит, денег хватит надолго.
Как и жертв для оголодавшего духа!
Змея молчала, спрятав бледное лицо под сенью капюшона. Лис тронул пятками лошадиные бока, и Куркат, лениво тряхнув головой, зашагал вдоль склона по тропе, ведущей в рощу.
Сторожка, некогда служившая обиталищем странствующего люда, давно не укрывала под своей крышей уставших путников, лишь молодежь забредала сюда в поисках уединения. Пол порос травой и мхом, со строп кусками висела гнилая солома, пауки развели бурную деятельность в каждом сухом углу. Змея подняла с земли пожухший венок из полевых цветов — доказательство того, что это место служило пристанищем для влюбленных — и бросила его в костерок, разведенный Лисом. Пламя, с жадностью проглотив подношение, пустило вонючую струю дыма, негодуя на сырость умерших цветов. Змея пододвинула колени ближе к подбородку, оправляя подол сорочки — единственной одежды, которую Учитель позволил оставить. Остальное пришлось снять и отдать нелюдю “во избежание дезертирства и прочих… недоразумений”, как он сам выразился.
Дождь, зарядивший с новой силой, являл собой водную стену, сделавшую темноту ночи еще более дикой и непроглядной. От мшистого сруба тянуло сыростью и гнилью, монотонный звон капель, сочащихся из отверстий в худой крыше, убаюкивал, но Олга не могла уснуть. Запах окружал ее со всех сторон, свербел в носу, стекал по горлу, будто вязкий деготь, не позволял дышать свободно, отравой сочась в воспаленный мозг, вызывал страшные и отвратительные образы. Олга чувствовала, как медленно сходит с ума. Лис сказал сидеть и не высовываться, покуда он работает, но она больше не могла терпеть эту пытку.
* * *
Маленький Миря был единственным мальчиком в Затоне, которого пока что не тронула злая хворь… пока что! Миря очень боялся. Но не за себя, за свою тетку. Пока что она была рядом, живая и теплая. “Если она умрет, как дядя Лытко, — думал мальчик, — меня возьмет к себе бабушка Желя… но что будет, если и бабушка умрет? Если все умрут!” Мирон был сиротой. Добрые люди приютили его в своем доме, воспитали в ласке и любви, как собственное дитя. И вот вновь мальчик видел страшную картину: человек за человеком, близкие мрут вокруг, как мухи, а он, брошенный, забытый всеми среди смердящих трупов, одинокий ребенок без роду и племени, единственный выживший после жестокого мора, бежит прочь от жутких нелюдей с острыми мечами наголо, сжигающих заразу на корню вместе с людьми, мертвыми или еще живыми, неважно. И страх бежит след в след, погоняя шибче плети. Страх, не оставлявший Мирона в покое на протяжении шести лет. Страх, что вновь вонзил зубы в его сердце.
Дождь, льющий из седых небесных бурунов, гневящихся
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
