ними, вышли на крыльцо храма.
Каган с женой стояли по левую руку и улыбались. Ламуша, к удивлению, нигде не было, лишь одна из его помощниц что-то записывала.
— Встречайте тех, без кого ничего бы не получилось! Тех, кто воплотил волю нашего Кагана! Жрец истории, жрец математики, жрец геометрии…
Катун выкрикивала восторженным голоском должности учителей. Они по одному выходили вперед и кланялись. Некоторые ворчали, пока стояли, ворчали, что придется кланяться невеждам, но как только наступал их черед, с готовностью опускали головы.
— И тот, кто пришел, чтобы лечить Каганскую семью, но волею судеб спас и закончил храм. Путешественник и лекарь, архитектор и приятный собеседник — Конрад.
Конрад почувствовал, что ноги становятся ватными, а еще, что у него на лице появляется дурацкая улыбка. Слишком дурацкая, чтобы она принадлежала хоть кому-то из тех, кем она назвала его. Он прошел вперед, неловко поклонился, и выпрямился, забыв про то, что его могли уже видеть, могли его узнать. Слишком уж мало было чужеземцев. Но теперь он был тем, кто спас проект Кагана, пусть это и было слишком громко сказано.
В этот миг он чувствовал самый большой в своей долгой жизни триумф. Люди радовались ему. Он с благодарностью посмотрел на Катун.
Она светилась от счастья, что-то говорила и сжимала руку мужа, отодвинув всех остальных людей на второй план. Ведь это был её храм, какие бы сны не снились Кагану.
* * *
К Сайдуну он шел с улыбкой. Заряженный словами Катун, реакцией толпы. И даже понимая, что они радовались бы даже свинье, он не мог избавиться от чувства гордости за то, что сделал. Пусть это и было мало на самом деле. Но важно ведь, как это выглядит в глазах людей.
«Как это выглядит в глазах людей.» — повторил он мысленно, замедляя ход.
Остановился, приподнял на ладони веревку с монетами и горько усмехнулся. Радость упорхнула, оставила его с кучей присохшего дерьма к душе. Может быть, ему и правда стоит остановиться? Прекратить охоту на избранных? Ведь… Ведь он просто знал, что так и должно быть. Ведь только это и было объяснением, почему он живет века, почему ему не надо питаться, спать. Почему он не болеет. Какое еще объяснение может быть? Это всего лишь награда за те спасенные жизни, которые не забирают к себе избранные.
А тем временем, до празднования дня рождения сына Кагана оставалось полторы недели.
Оставшийся путь он плелся, перебирая монеты, словно четки. Глупое действие, которое всё же успокаивало. Да и с каких пор…
— Я слишком много набрал от других людей. — Прошептал Конрад, оказавшись у дверей Сайдуна.
Он постучался. Никто не ответил. Постучался сильнее. Снова ничего. Постучался в третий раз, а затем потянул дверь на себя.
В комнату светило заходящее солнце, но что в ней было Конрад не мог описать, даже если бы у него появилась в этом потребность. Склянки, банки, инструменты всяких форм, реторты, куски лягушек и ящериц, кора деревьев несколько горстей песка, на первый взгляд совсем одинаковых, и посреди всего этого откинувшись на стуле спал Сайдун.
Он запрокинул голову и похрапывал. Из уголка губ стекала слюна прямо на рецепты или чертежи. Из-за отвратительного почерка невозможно разобрать, что он написал, а рисунки могли значить что угодно.
Конрад подергал его за плечо.
— Вставай, мне нужно масло.
Сайдун открыл глаза. С места подпрыгнул, проходя сквозь собственные завалы, как пьяный хомяк через камнепад. Зацепил несколько колб, и они упали, разбились рядом с еще кучей осколков. Наступил на доску, та словно выпущенная из катапульты подлетела и воткнулась в серо-бурую массу, которая когда-то была растением.
— Что тебе надо? Тебя Хала прислала?
— Ну да. — ответил Конрад. — мне нужно масло. Чтобы устроить поджог. Ты ведь помнишь?
Сайдун сглотнул, посмотрел по сторонам, выглянул в окно, попытался увидеть что-то за спиной Конрада.
— Нет, всё, хватит. Я выхожу из этого, я не участвую.
— В смысле? От тебя требуется только масло. Ты же собирался участвовать в бунте.
— Нет. Уже нет. Я еще три месяца назад сказал ей. Она… Она… угрожала! Но я не боюсь. О нет. Мне уже не страшно. Вы ведь трусы. Я слышал, что вы украли девочку. Я знаю это. Мне Нарайа все рассказала. Она знала, что вы готовы на все.
— Это переворот, Сайдун. Здесь не обойтись без крови. Мы же пытаемся спасти простолюдинов, чтобы они не попали на копья.
Алхимик нервно засмеялся.
— Всё то же, что и она говорит. Но нет. Ты её псинка. Я не собираюсь. Я хотел науки, я завидовал, что другие могут служить Кагану и изучать. — Он наклонился вперед. — Но наука нужна в первую очередь мне. Я могу изучать, что я захочу. Слышишь? Вы мне больше не нужны. Проваливай!
До дня рождения избранного оставалось полторы недели.
— Ты получишь всё, что захочешь. Просто скажи мне, где у тебя эти бутылки? Отдай и я уйду. От тебя больше ничего не потребуется.
— Ага. Как же. Знаю я таких как вы. От меня всегда ничего не требуется. Потом снова не будет требоваться, а потом еще и еще. Знаешь, что Хала заявила дать ей? Яд! Чтобы… аааа, ты же не бывал на собраниях, ты всё с ней кувыркался.
Конрад возмутился.
— Я не…
— Плевать. Лги сколько хочешь. Этой суке на всех плевать. Подставила своих людей, чтобы ты развлекся? Тебе-то хотелось просто поиздеваться над кем-то, кого уже искать не будут.
Конрад шагнул к Сайдуну.
— Она, что, убила собственных людей?
— По твоей же просьбе! Мне Нарайа все рассказала. Только и она не дура — сбежала, пока её не отравили.
— Да что ты несешь? Еще скажи, что Хала травила других заговорщиков.
Сайдун замер и оскалился.
— А то ты не знаешь. Проваливай.
— Нет. Мне нужно масло.
— Так возьми у торгашей.
Конрад пошел на алхимика, переступая различный мусор.
— Ты обещал, а значит сдержишь своё слово. Просто скажи, где эти проклятые бутылки. Я не хочу ждать еще год. Ты меня не…
Сайдун достал из-за пояса скальпель и бросился на Конрада.
Тот выхватил кинжал, увернулся, врезал обратной стороной лезвия по предплечью алхимика и уже хотел схватить его самого, как Сайдун поскользнулся на пустом кувшине и насадился нижней челюстью на кинжал.
Конрад даже не успел убрать руку. Он выдернул оружие, опустился к алхимику. Острие прошло слишком глубоко — в самый мозг, разрезав язык.
Сайдун еще какое-то время барахтался, заливая кровью пол, а затем умер.
— Неудача. — Проговорил Конрад, заметил,
