Она не лгала, но и не говорила всей правды. Она боится его и поэтому старается все приукрасить. Ей страшно, что он может с ней сделать, если она признается, что любит этого молодого человека.
Его мучило еще одно подозрение.
— Верити, что ты имела в виду, когда говорила, что тебя заставили выйти за меня замуж, угрожая причинить вред Кэти и ее сыну?
Перемена темы смутила ее, и она не сразу ответила.
— Скажи, твой кузен бил тебя, Верити?
Она пожала плечами.
— Дети часто дерутся. А тебя не били?
— Учителя иногда били тростью, но я не жил в вечном страхе перед побоями. А ты? Когда Бертрам стал твоим опекуном?
— Я не хочу об этом говорить. Это все в далеком прошлом.
— Вот как? Когда я сейчас вошел в комнату, у тебя был вид женщины, ожидающей, что ее ударят. Я не давал тебе повода так думать.
— А как же тот человек? Ты сказал, что чуть было не…
— Я тогда был пьян. Он меня оскорбил, и он был мужчиной. Все равно это было неправильно. Я задаю тебе тот же вопрос, Верити: твой кузен когда-нибудь поднимал на тебя руку?
— Почему ты сейчас об этом спрашиваешь? Прошло много лет. Это никак с тобой не связано.
— А я считаю, что связано. Расскажи мне.
Его настойчивость огорчила ее. Она не будет на него смотреть. Ее взгляд метался из стороны в сторону, а лицо выражало гнев, страх и… презрение.
— Сам он делал это не часто, а перепоручал Нэнси. — Она потерла глаза тыльной стороной ладони. — Ее злило, что он получил лишь малую часть наследства отца. А он ненавидел меня за то, что я вообще существую. Что я могла сделать? Я не могла…
Ее душили рыдания. Закрыв глаза, она отвернулась.
— Да простит меня Бог, я хотела убить их обоих. И все еще хочу, когда вижу их. Мои страдания доставляли им удовольствие. — Ее слова прерывались всплесками рыданий. — В том доме я едва смела дышать. Я не могла позволить себе даже маленькой радости. Этот дом был мой, но меня как таковой уже не было.
Он подошел к ней и заключил в объятия. Она уже плакала навзрыд, словно обычные слезы не могли облегчить того, что творилось в ее душе.
Он держал ее, давая ей выплакаться и стараясь не представлять себе юную Верити, которая скрывает свой характер и старается оставаться незамеченной в собственном доме в надежде, что ее хотя бы сегодня не будут бить.
Наконец она успокоилась. Прежде чем отпустить, он погладил ее по голове и спросил:
— А он знал? Бертрам знал, как его жена обращается с тобой?
Она кивнула.
— Когда она пыталась заставить меня согласиться на этот брак, он протягивал ей трость.
Он поцеловал ее в макушку.
— Сейчас я должен уйти. Мы закончим этот разговор, когда я вернусь, Верити. Пожалуйста, не уезжай отсюда без меня.
Конюх еще не успел до конца расседлать его коня, так что Хоксуэлл был очень скоро готов к тому, чтобы снова пуститься в путь. Он вскочил в седло и галопом поскакал в Олдбери.
Когда он подъехал к дому на холме, уже сгущались сумерки. Слуга взял его визитку и, быстро вернувшись, провел его к хозяину.
Томпсоны сидели в своей гостиной. Точнее — в гостиной Верити. Хоксуэлл внимательно изучал их, пока они выражали свой восторг по поводу его визита, явно показавшегося им странным в столь поздний час.
— Я узнал сегодня кое-что, что повергло меня в шок, Томпсон. Надеюсь, вы сможете пролить свет на некоторые обстоятельства. — Он сел, отложив в сторону шляп и хлыст.
— Сочту за честь ответить на любой ваш вопрос, сэр.
— Сегодня я узнал от Верити, что ваша жена, пытаясь убедить ее принять мое предложение, много раз била ее тростью, а вы не только не останавливали ее, но даже поощряли.
Нэнси побледнела.
— Она не могла так сказать. Это низко.
— Вы хотите сказать, что это ложь?
— Ей просто нравилось быть своевольной и упрямой, лорд Хоксуэлл. По-настоящему у нее не было возражений против свадьбы. Да и какая молодая леди возражала бы?
— Вы все еще не сказали, была ли это ложь, миссис Томпсон. Били вы ее тростью или не били, когда она жила под защитой вашего мужа?
— Только когда она не слушалась.
— Когда она, например, не хотела подчиниться вашему приказу выйти за меня замуж?
Наступила пауза.
В разговор вступил Бертрам. Его тяжелые веки поднялись, взгляд был злобным.
— Послушайте, лорд Хоксуэлл, — брызгая слюной начал он, — мне не нравится, как…
— Миссис Томпсон, будет лучше, если вы оставите нас с вашим мужем наедине.
Подняв голову, Нэнси с высокомерным видом повернулась и покинула гостиную.
Бертрам засунул большие пальцы за жилет и выпятил грудь.
— Мне не нравится ваш поздний приезд и то, как вы разговариваете с моей женой, сэр.
— Я просто задал ей пару вопросов, которые меня сейчас волнуют.
— Вам не кажется, что уже немного поздно беспокоиться о том, что побудило мою кузину согласиться на брак с вами? Тогда вас это не слишком заботило. Почему же сейчас так беспокоит?
— Я понятия не имел, что вы вынудили ее согласиться побоями.
— Да вы об этом и не думали. Давайте говорить откровенно. Для вас имело значение только ее богатство, и не в ваших интересах было знать детали того, каким образом ее деньги перекочуют в ваш кошелек. Вы оставили это на мое усмотрение, а я просто сделал свое дело.
Настроение Хоксуэлла к этому моменту уже несколько часов было не из лучших. Высокомерное поведение миссис Томпсон, а теперь и обвинения Бертрама открыли плотину, сдерживавшую до этой поры бушующий в нем бурный поток, и не один. То, что Бертрам коснулся правды, о которой он предпочитал не думать, не располагало к сдержанности.
— А сейчас в моих интересах это знать, Томпсон. Ваша кузина — моя жена, я отвечаю за нее, как бы плохо все ни обернулось.
— Не надо обвинять нас в том, что она доставила вам неприятности с самого первого дня. Нам было не слишком трудно ее уговорить.
— Угрозами побоев тростью? Или, может, кулаками? Это вы называете «уговорить»? Вы были ее опекуном. Вы были обязаны защищать ее. А вы ею воспользовались.
Ухмылка исказила лицо Бертрама.
— Я не нарушал закон. Я ее кормил и одевал, и она жила в этом доме. Ее присутствие в нашей семье ежедневно напоминало мне о предательстве Джошуа. Мне не за что извиняться, и я не позволю вам укорять меня из-за запоздало проснувшейся в вас сентиментальности. Вы получили ее наследство, как я и обещал, так что жалобы не принимаются.
Хоксуэлл схватил Бертрама за грудки и притянул к себе.
