Маска держится плохо.
Сама уже догоняю, что та чушь с “обсуждением цены” была более чем дурацкой. Тем более, что Ройх мог даже понять меня дословно. Ведь понял же в прошлый раз, когда я бросила бредовое “про двойную ставку”. А он все-таки понял, что я шучу. Прорыв, блин. И чего я дуюсь, спрашивается?
Да потому что!
Мог ведь сделать вид, что ему интересно мое предложение. Мог поторговаться, мог предложить оплатить мою натуру своей, в конце концов.
Я столько времени пялилась в его спину, обтянутую строгой белой рубашкой, что очень даже не против посмотреть, как эта рубашка с его плеч сползает. Но…
Как же теперь вырулить на прежнее настроение?
Задача и так-то была не из легких, но уже секундой спустя Ройх хмыкает и усугубляет мою ситуацию.
– Я не знаю, о чем ты думаешь во время этих шуток, – произносит он как-то отстраненно, – а я думаю про наш с тобой первый раз. Про твой первый раз. Когда я тебя считал именно такой, как ты говоришь. И девственности лишил на библиотечном подоконнике.
Сложно удержаться и не прикрыть глаза. Не вытащить из памяти это нестерпимо жгучее воспоминание…
Каждая деталь его – выкручивает душу сладко-мучительным послевкусием. Я помню. И никогда не забуду, наверное.
Тишину, которую ни в коем случае нельзя нарушать, а вот она – безжалостно рвала меня на мелкие клочья.
Острую боль, так тесно переплетенную с чистым кайфом, что невозможно было их оторвать друг от дружки.
– Дыши для меня, девочка… – голодный шепот, что растекался по коже горячей кислотой…
– И что же было не так тогда? – спрашиваю немножко устало. Так надоело с ним спорить, кто бы знал. Лучше бы он остановил машину, и свернулась бы клубком у него на коленях. В конце концов, он так долго меня обижал. Разве сложно ему меня погладить и показать, что он меня простил?
Или не простил?
– Тогда было не так все, – отрывисто бросает Ройх, не желая смягчаться, – начиная с того, что первый раз таким быть не должен.
– А каким должен? – скептично уточняю. – На это что, есть подписанные стандарты?
– Мелкая дурында, – он отчетливо морщится, чуть не глаза болтается, – впрочем, что с тебя взять?
– В каком это смысле, – сама понимаю, что лезу в бутылку, но удержаться просто нереально, – нет, мне даже интересно, почему это с меня вам взять нечего? Может, мне вообще плевать, каким там был первый мой раз.
– Так может, тебе и с кем плевать? – в тоне Ройха звучат первые грозовые нотки. И все. Я снова хочу в клубочек. И все-таки…
– Я этого не говорила, – бурчу совсем тихо, но так, чтоб он услышал и, отворачиваясь, добавляю окончательное: – и не дождетесь, что я это скажу. Вот!
Он ничего не говорит. Но хотя бы хмыкает не грубо. И на том спасибо!
Как-то… Не срастается у меня с тем, чтобы попросить его остановить машину. Потому что часть меня ощущает – все, что я выиграла сегодня, весь этот неожиданный буфер уважения, можно легко потерять снова. Утечет бесплотным дымом сквозь пальцы.
Да и… Не хочу я вылезать из его машины и тащиться в метро.
Мы даже не проговорили толком ситуацию с Анькой. Мы об этом молчим, и чувствуется, что осколки этой истории режут нас изнутри, обоих, но все еще никак не прорвутся наружу.
В какой-то момент Ройх щелкает кнопкой магнитолы и – о чудо. Из динамиков я слышу хриплый голос Дэна Рейнольдса*.
Да нет.
Да быть того не может!
И все-таки я это слышу…
Dreams will make you cry, cry, cry
Everything is temporary
Everything will slide
Love will never die, die, die…
Сама не замечаю, как начинаю подпевать. Тихонько, несмело себе под нос.
Люблю эту песню. Она красивая…
Далеко не сразу замечаю, что переливчатое “so fly high, so fly high” в последнем куплете мурлычу уже не одна. А когда замечаю… Просто тянусь к кнопке повтора трека.
Раз слова не клеятся, сейчас мы их споем!
Когда Ройх выруливает к заправке – от неловкости, вызванной дурацким разговором, не осталось и следа. Мы еще не говорим, но это потому что предпочитаем на два голоса напевать.
На стоянке обломщик Юлий Владимирович безжалостно тыкает в кнопку стоп.
– Все так хорошо было, – бурчу тихохонько, – или что, это вы стесняетесь того, что вам медведь на ухо наступил? Так вы не волнуйтесь, я никому об этом не расскажу. Мне и самой это имидж здорово подпортит.
– Пошли, холера, – Ройх огибает машину, прихватывает меня под руку и быстрым шагом ведет к магазинчику, – или ты собираешься провести все выходные даже без зубной щетки?
Мда. Даже как-то неловко, что он об этом вспомнил, а я нет. У меня, конечно, есть в сумке косметичка, там найдется и крем на ночь, и маленький флакончик мицеллярки, чтобы смыть с глаз тушь. Но зубная щетка…
Конечно, да!
Магазинчик на стоянке оказывается неожиданно путный. Здесь продаются вполне приличные бренды косметики, а на половине авто-кафе соблазняют коричными боками якобы шведские булочки. Смотрю на них, и желудок начинает жалобно поскуливать. Прикидываю остаток на карточке, вздыхаю и быстро-быстро иду в дальний угол. К зубным щеткам. Стою там, рассматриваю дизайны колпачков, нервно прокручиваю в пальцах телефон.
Как там недавно брякнул один из наших гениальных политиков? От чувства голода можно пить водичку? Вот это, кажется, мой вариант. И в сумке, кажется, лежит бутылочка.
Ройх как назло залип у кассы накрепко, ждет черный, как его душа, кофе, зыркает на меня выжидающе. Да, с зубной щеткой я и побыстрее могла бы.
Подхожу к кассе, но оплатить не успеваю. Охреневая любуюсь на бомбическую упаковку презервативов, выложенную рядом с терминалом безнала.
– А я думала, мы так… По тарелочкам едем пострелять…
– По тарелочкам, – с невозмутимой рожей кивает Ройх, – наша с тобой задача попадать только в них. Все остальные мишени лучше оставить на другое время.
– Девушка, у вас телефон мигает, – покашливает продавщица, наблюдащая наш с Ройхом диалог со скептической миной человека, который уже устал быть зрителем социальной мелодрамы.
Гляжу на дисплей – и вправду. Опять Костров. Седьмой вызов пошел уже.
– Ответь, – коротко приказывает мне Ройх, а я – исподлобья на него смотрю.
– Может, я не хочу с ним разговаривать?
– Ну, могу я с ним поговорить, – Юлий Владимирович пожимает плечами, – хочешь этого, холера?
– Нет, пожалуй, нет, – выдыхаю быстро и пулей вылетаю из магазина. Надеюсь… Надеюсь, стены тут толстые. А терпение у Андрюхи – не резиновое. Надеюсь, что я быстро его пошлю и снова вернусь к Юлию Владимировичу.
