Книга ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов

— Это означает, что на этом островке могло какое- то время находиться некое тело внеземного происхождения.

— Это же контакт, вы понимаете? Тот парнишка вступал с ними в контакт... Только одно меня несколько, честно говоря, смущает. — Кузнецов снял очки и принялся протирать линзы. — Никто ничего не видел.

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли, существует огромное количество свидетельств очевидцев, наблюдавших какие-то светящиеся точки, шары, летающие тарелки и прочие НЛО. Измерения никакой аномалии не показывали, а люди какие-то непонятные летающие объекты видели. Здесь же все наоборот: аномалия есть, и аномалия, по всей видимости, внеземного происхождения, а очевидцев, заметивших хоть какой-нибудь хиленький неопознанный летающий объект, нет.

— Может быть, они просто не заметили? — Ларькин, до сих пор скромно помалкивавший в углу, решил всё-таки вступить в разговор.

— Может быть. Но это очень странно. Я, знаете ли, не первый год занимаюсь уфологией, устных свидетельств очевидцев предостаточно, есть даже фотографии неопознанных летающих объектов.

— Кстати, о фотографиях. Вы их как-то по-особому делали, в рентгеновских лучах, например?

— Да ничего подобного! — всплеснул руками уфолог. — Обычной камерой, старенькая «Москва», без вспышки, естественно. Вот, полюбопытствуйте.

Грасовцы полюбопытствовали. Освещение было, видимо, очень плохим, изображение неярким, затемненным, но контрастности хватало, чтобы различить песчаный берег, заросший покривившимися деревцами, воду. У самого берега светлело яркое пятно в виде неровного овала. При желании его можно было принять за дефект пленки или фотобумаги.

— Н-да, — сказал Борисов. — Слушайте, «Москва» — это такая древность. К ней уже и фотобумага не выпускается, по-моему.

— У меня был запас.

— Срок годности, наверное, истек давным-давно?

— Не верите. Я вас понимаю, — спокойно сказал Кузнецов. — Люди очень часто просто хотят верить в чудо — ну, и видят то самое чудо, которое хотели видеть, а фотографии очень часто оказываются просто искусно сделанным монтажом. А в Митяеве настоящие чудеса просто сами собой происходят — и никто ничего не видел.

— Ну, насчет неверия митяевцев в чудеса, по крайней мере, какой-то их части вы, дядя Валя, не правы. — Ольга встала из-за стола и переместилась на свой любимый ободранный диван.

— В смысле? — Борисов строго посмотрел на эту раскрасавицу, пытающуюся влезть в серьезный мужской разговор. Зато Ларькин посмотрел с неподдельным интересом. Кузнецова пояснила:

— В Митяево ведь есть довольно крупное поселение хлыстов. Это секта такая, занимающаяся различными духовными практиками.

— Оленька у нас вообще-то филолог, но занимается этнографией и историей религий, — сказал Кузнецов, заметив сердитый взгляд Борисова. — Она приезжала в Митяево полюбоваться на своих замечательных хлыстов. Там мы с ней, собственно говоря, и познакомились.

— Так вот, — ничуть не смутившись демонстративным недоверием Борисова и обращаясь, главным образом, к Ларькину, продолжала Ольга, — хлысты эти, между прочим, на свои радения иногда выезжают — куда бы, вы думали? — на острова. Потому что ждут общения с ангелами. Понимаете? Значит, этих «ангелов» кто-то уже видел, и предание об этом живет в общине.

— Только сектантов нам не хватало, — сокрушенно вздохнул Ларькин и наивным голосом спросил: — Хлысты, они что — мазохизмом, что ли, увлекаются?

— Ну что вы. — Ольга иронично улыбнулась. — Это миф, народная, так сказать, этимология. Название «хлысты» пошло от слова «христы», как они сами себя называли. А народ — нормальный, православный — потом уже переделал, ну и пошли легенды о самобичевании. Самое интересное, что хлысты с новым названием постепенно смирились и теперь сами себя хлыстами называют.

— Об этом стоит, пожалуй, рассказать поподробнее, — смягчился Борисов, — поскольку Виталий в Митяево поедет под видом филолога-фольклориста. Давайте поступим таким образом: вы расскажете Виталию о великой хлыстовской вере, а Валентин Евгеньевич посвятит меня в детали своих исследований. Договорились?

Кузнецов согласно кивнул головой и предложил Борисову пройти для разговора на кухню.

***

R.

— Биология с её отрядами и подвидами — это теория, — говорил Пётр Васильевич. — А тебе, Виталий, нужна практике.

Карьера ученого мужа, проводящего своё время в залах научной библиотеки и постоянно занятого написанием какого-нибудь очередного научного труда, смешила теперь самого Ларькина.

К тому же его мудрый куратор говорил, что, сидя в каком-нибудь вонючем болоте, кишащем разнообразными мерзкими тварями, главное выжить, а не понять, к какому подвиду относятся всё эти карликовые вампиры.

Поэтому, закончив химфак, Виталий поступил на медицинский: во-первых, природная склонность к естественным наукам сыграла свою роль, во-вторых, подсознательно Виталий чувствовал, что умеющий профессионально убивать должен уметь и лечить.

Студенческая жизнь в медицинском институте не такая, как в университете. Во-первых, Виталия сразу же поразила какая-то железная, военная дисциплина: посещение всех лекций обязательно, практических занятий — тем более. Пропущенные занятия необходимо отработать; думать не обязательно, главное — зубрить.

Анатомия, миология, гистология... Кости, мышцы и суставы... Ларькина раздражало, что все нужно только запоминать. Понимать ничего не было нужно — и так всё понятно, но знать, помнить и отвечать без запинки, какие кости составляют череп, он был обязан. А костей, между прочим, в одном черепе было поболее сотни.

Единственное, что Виталию давалось легко, — так это пребывание в анатомичке, где тошнотворно пахло формалином, повсюду виднелись банки с заспиртованными человеческими органами и на столах лежали изрядно попорченные временем и студентами трупы. Девочки в таком изысканном окружении бледнели и падали в обмороки, большинство мальчиков тоже особого удовольствия от практических занятий по анатомии не испытывало. Ларькин же совершенно спокойно ковырялся в этих полуразложившихся человеческих останках, искренне удивляясь тому, как их, совершенно беспомощно лежащих на застеленных клеенками столах, можно бояться.

Пятерки уже не давались так легко, как во времена учебы на биофаке. Хотя учился он по-прежнему отлично, потребности несколько выросли и повышенной стипендии стало не хватать. Двадцать два года — взрослый мужик. Чтобы обеспечить себе хоть какую-то материальную независимость, Ларькин стал по вечерам подрабатывать санитаром в военном госпитале — благо, это место особым спросом не пользовалось и студентов принимали охотно.

В обязанности Виталия входило перетаскивание на носилках больных (между собой санитары называли этот процесс переносом тела). Иногда, когда было много пациентов и медсестры не успевали проследить за каждым, ему доверяли какие-нибудь нехитрые манипуляции: измерение артериального давления, внутримышечные инъекции, клизмы и прочие приятные процедуры.

Уже на четвертом курсе института он начал писать кандидатскую. Работа была где-то на стыке