Книга Мои нереальные парни - Долли Олдертон

Он отметил, насколько поверхностной и несущественной была их связь по сравнению с нашей – к моему стыду, я нашла в этом утешение, как если бы мы с ней участвовали в шоу знакомств и соперничали за одного достойного холостяка. Я ненавидела себя за то, как мы смеялись над грязной студенческой квартирой, где Эми жила с друзьями, и над ее любовью к безлимитному «Бакс Физз», и над тем фактом, что она никогда не слышала о Джоне Мейджоре. По мне, самым нелепым в этой ситуации было не то, что она не знала о человеке, избранном в члены парламента в конце семидесятых, а то, что Макс спутался с девчонкой, появившейся на свет в один год с первым хитом «Spice Girls»[43].

Я рассказала Максу о коллекции ножей Анджело, о свадьбе Джо, о первой любви Лолы, о ссоре с Кэтрин. Он прочитал новые главы моей книги. Я вкратце сообщила об ухудшении папиного состояния – только основное, без подробностей. Я по-прежнему не могла ни с кем говорить об отце откровенно или в контексте эмоций, а не практичности. Больше всего на роль доверенного лица подходила Гвен, но и ей на вопрос «Как ты?» в наших многочисленных телефонных разговорах я отвечала лишь: «Немного грустно». Я хотела рассказать об этом Максу и остро нуждалась в его утешении и совете, но поездки домой становились все более мучительными, и я нарочно отсекала их от остальной жизни. Чтобы не думать весь день о папе и его восприятии мира – когда-то прекрасном и глубоком, а теперь ставшем кучкой разрозненных деталей, – я никому не рассказывала подробностей. Никто и не думал меня об этом спрашивать.

В течение недель, последовавших за ночной встречей на пороге моего дома, мы обсуждали темы, которые прежде не затрагивали. Мы вели себя с большей чуткостью: уже не так стремились смешить друг друга; утихла его бравада, смягчилось самодовольство. Я была собой в большей мере, чем когда-либо, и не заботилась о том, чтобы удержать его внимание. Время от времени он осторожно признавался в любви, проявляя осмотрительность, чтобы впредь не испугаться собственной поспешности. Я отмечала каждое такое признание. Однажды он прошептал его мне на ухо в метро в утренний час пик, когда мы тонули в ярком свете, зажатые со всех сторон промежностями и подмышками. В другой раз – во время особенно сильного похмелья, когда мы ели куриные наггетсы в постели. Потом – в очереди за напитками в пабе, когда я спросила, хочет ли он свиные шкварки. Я часто делала ответное признание, но никогда не говорила первой. Если Макса не было в комнате, я включала экран его телефона, чтобы найти уведомления из «Линкса» или сообщения от девушек – свидетельства тайной жизни, которую, как я подозревала, он все еще ведет. Там ничего не было – только заставка с фотографией его машины.

Я отвыкла от его присутствия, оно по-прежнему казалось чужеродным, хотя и дарило чувство безопасности. Каждое утро, едва проснувшись, я проверяла телефон в надежде найти сообщение от него – привычка последних месяцев – и в полудреме чувствовала разочарование. Затем поворачивалась и видела рядом его поджарое тело и золотистые кудри. Макс из плоти и крови был здесь, но меня все еще преследовала его виртуальная версия.

Лола, которую я почти не видела с тех пор, как она отбыла в страну любви и получила там постоянную прописку, радовалась за меня. Теперь она стала главной защитницей моногамии и послом серьезных отношений. Будь ее воля, Лола бросила бы работу и подалась в миссионеры, чтобы ходить от двери к двери и раздавать брошюры о том, как спастись с правильным романтическим партнером. Она настойчиво интересовалась, когда мы сможем пойти на двойное свидание, и каждый раз я отказывалась под каким-нибудь туманным предлогом. Наша с Максом возрожденная связь еще не окрепла, и до поры до времени мне хотелось защитить ее от посторонних. Джо считал наше воссоединение катастрофой, хотя дипломатично заявил, что я должна доверять инстинктам, не забывая об осторожности. Мама была счастлива и мечтала познакомиться с Максом: она нашла новый рецепт морковных спагетти и хотела испробовать его на нас. Кэтрин я не сообщила – мы с ней все еще не разговаривали.

В конце концов, тьма, предваряющая наше воссоединение, начала рассеиваться, и осталось только то, что я любила в нем – в нас – прежде. Мы разговаривали – открыто и много. Мы смеялись, слушали друг друга, напивались, были спонтанными и развратными, домашними и безмятежными. В присутствии Макса я вновь ощущала прилив целеустремленности и энергии: каждый день мне хотелось что-то делать, видеть, узнавать и достигать того, чем я могла поделиться с ним по возвращении домой. Что и происходило почти каждую ночь у него или у меня: я дала ему ключ от своей квартиры.

Через месяц после воссоединения мы впервые поехали отдыхать вместе. В один из жарких июньских уик-эндов мы наняли на три ночи тошнотворно романтический коттедж: повсюду бродили пони, а в саду за домом бежал ручей. Я считала, что за пределами города мы наконец по-настоящему станем «парой», а не просто людьми, которые временно «встречаются».

Мы поехали на машине Макса и добрались до коттеджа в пятницу днем. Пускай только на две ночи, но нам предстояло спать в новом доме, который не был ни его, ни моим, а нашим, словно мы настоящая семья. Распаковывая сумки и складывая продукты в холодильник, мы ощущали себя двумя детьми, играющими во взрослых. Я вспомнила нашу с Кэтрин первую ночь в первой совместной квартире после окончания университета. «Теперь взрослые», – сказала она с улыбкой, пока мы ели тосты с фасолью, сидя на покрытом пятнами ковре в гостиной без мебели.

В субботу ближе к вечеру Макс вышел на пробежку. Когда он вернулся с порозовевшим лицом и влажными волосами, я готовила пирог на ужин. Макс прислонился к косяку кухонной двери, переводя дыхание.

– Черт!

– Что?

– Вот чего я хотел.

– Чего?

– Зайти в кухню и обнаружить, как ты возишься с мукой и маслом.

Я рассмеялась.

– Правда?

Он издал похотливый стон.

– Да. Именно этого. А еще, чтобы у тебя на лице была мука – совсем чуть-чуть на щеке, – это сделало бы картинку идеальной.

– Только в кино женщины занимаются стряпней с идеально нанесенной мукой на лице. Все бытовые фантазии в фильмах – выдумка. Мы не заворачиваемся в простыню по утрам. Не надеваем рубашку бойфренда на голое тело, когда работаем по дому.

– Просто присыпь лицо мукой, давай, – умолял он. Я неохотно мазнула по щеке. – Идеально. Представляю тебя в огромной кухне, типа деревенской.

– Ладно, согласна.

Макс подошел, обнял меня сзади и произнес мне в волосы:

– И без одежды, в одном фартуке. – Он поцеловал меня в шею. – Я бы, конечно, не удержался и ущипнул твой зад. – Я повернулась к нему. – А ты бы сказала: «Не при детях».

Мое сердце сделало двойной пируэт. Биологические инстинкты предали меня, обернувшись коварной западней, опасным чудовищем, равнодушным к здравому смыслу. Завести ребенка от Макса в ближайшем будущем – об этом не могло идти речи. Но все мое существо откликнулось на идею как на единственно верное решение. Шутливые слова Макса пробудили ненасытную жажду, глубоко укоренившееся желание, заложенное во мне без моего ведома. Кто его туда заронил? Или оно передалось по наследству от мамы? От бабушки? Никто не спросил моего мнения. Я привыкла выбирать количество порций эспрессо в кофе, цвет выключателей, акцент и пол озвучки в навигаторе. Я постоянно отвечала за все мельчайшие решения каждый божий день. Так кто же вместо меня решил, что больше всего на свете я хочу ребенка?

– Зачем мне готовить голой при детях?

– Тс-с, – сказал он.

– Ты объединяешь две абсолютно несовместимые фантазии.

– Ну и ладно.

Как легко давалась ему эта игра. Он развлекался, встраивая гипотетические сценарии в наш разговор, прекрасно отдавая себе отчет, какую первобытную панику они могут вызвать у тридцатилетней женщины. Каким могущественным он, наверное, себя возомнил. Уже не впервой мы вели подобную ролевую игру, и каждый раз он заходил чуточку дальше, чтобы увидеть, до каких пределов мы дойдем в фантазиях. Таковы были грязные разговорчики этого десятилетия. Когда-то пары шептали друг другу на ухо идею подцепить на улице незнакомку, привести домой и устроить секс втроем. Теперь мы обсуждали имена и пол детей. Никого не волновало, сбудутся ли фантазии. Цель игры заключалась