Дульси подбежала к нему, зашипела, и с оттяжкой саданула его до морде. Потекла кровь. Пёс попытался достать её, но безрезультатно, она отступила. Затем она развернулась, помахала хвостом у него перед носом и двинулась вглубь трубы.
Однако что-то её беспокоило. Некая промелькнувшая картина, запечатленная сознанием, настойчиво требовала осмысления. Перед внутренним взором Дульси предстали три небольших пригорка на фоне более высокого холма. Два из них были округлыми, а третий резко обрублен, словно гигантским топором.
Дульси вздрогнула. Захваченная непонятными образами, она села в грязь и уставилась во тьму, вспоминая картину из своего сна.
Всё было точно таким же: темный туннель, ощущение наваливающихся стен, которые угрожают раздавить. Даже липкий ил под ногами был тот же самый: разбухшая вонючая жижа, как и в том сне.
Судорожно вздохнув, Дульси осторожно двинулась дальше.
Опасливо ступая, плотно прижав уши и опустив хвост, она медленно шла по узкой трубе, содрогаясь от царившего здесь холода. А впереди что-то лежало. Что-то ждало её в черном пространстве туннеля и тянуло в темноту.
Далеко впереди, в грязи, лежало что-то светлое. Когда она это заметила, больше всего ей захотелось повернуться и убежать.
Но всё-таки она приблизилась, пытаясь понять, что явилось её глазам. Светлое пятно стало обретать очертания. Находка оставалась абсолютно неподвижной, просто белесое нечто, лежащее в грязи. Дульси почувствовала запах смерти. Она подошла ещё ближе.
Перед ней лежала небольшая горка костей. Тоненькие косточки, хрупкие останки.
Маленький скелет лежал на илистом наносе, скопившемся около камня. Кости были чисто обглоданы, конечности и ребра разбросаны. Похоже, здесь поработали крысы. Несколько клочков светлого меха прилипли к лопатке. Череп был совершенно голым. Судя по его очертаниям, огромным глазницам и короткой носовой впадине легко было понять, кому он принадлежал. Крошечные резцы и похожие на кинжалы клыки также свидетельствовали о том, что никакой ошибки быть не могло: останки принадлежали коту.
Дульси придвинулась, стараясь разглядеть маленький, почти скрытый илом предмет, приделанный к свободно болтающемуся ошейнику.
Ошейник торчал вверх, как обруч, окружая крошечные позвонки хрупкой шеи мертвого кота. Ошейник когда-то был синим, но теперь поблек и почти сравнялся цветом с окружающей грязью. На нём была маленькая медная табличка с тремя выгравированными словами, покрытыми илистым налётом. Дрожащей лапой Дульси стерла грязь. Она прочитала имена кота и его владелицы. Кошка уселась рядом со скелетом и принялась внимательно разглядывать еще один предмет, лежавший в липкой тине. Когда она наклонилась, её усы коснулись кошачьего черепа.
К ошейнику были прикреплены наручные часы.
Даже сквозь слой грязи можно было понять, какие они тяжелые и богато украшенные, увидеть часть корпуса, обрамленную двумя золотыми эмблемами, похожими на крылья летящей птицы. Дульси понюхала их и отступила, глядя на жалкие останки белого кота и последнее звено в разгадке смерти Джанет Жанно.
Кошка дрожала, но не от холода. Казалось, она совсем забыла про туннель, и слизистую грязь, и пса, который всё ещё пытался пробраться внутрь, чтобы расправиться с ней. Всё её внимание, все её мысли были прикованы к белому коту. Он привёл её сюда, дал ей последний ключ.
Однако белый кот не только стремился предоставить ей эту завершающую улику; явившись в её сон, он сказал ей гораздо больше. Он взывал к ней из-за последней черты, из неведомого чертога, который лежит за краем бытия, он говорил с ней. Белый кот являлся ей во сне как часть той непостижимой реальности, что закрыта для обычного глаза. Она на мгновение обрела возможность увидеть, что лежит за пределами смерти.
Дульси так увлеклась этими размышлениями, что не заметила, как в туннеле стало светлее. Обернувшись, она увидела, что горловина трубы пуста. Пёс всё-таки вылез оттуда и ушёл, а может, уселся снаружи, утирая окровавленную морду и поджидая её.
Чувствуя себя сильной, почти непобедимой, Дульси направилась к выходу. Выглянув из трубы, она внимательно осмотрела кусты и склон холма, а потом приподнялась на задние лапы, чтобы заглянуть за верхний край трубы.
Пёс исчез.
Дульси уселась у входа в трубу и погрузилась в раздумья Странно, что пес сдался так легко. Она почистилась, пригладила мех, размышляя о белом коте, о смерти Джанет и о часах принадлежавших Кендрику Малу. Это вычурное ювелирное изделие точь-в-точь походило на те часы, которые они видели на фотографии в газете.
Как часы оказались на ошейнике белого кота? Неужели их прикрепила туда Джанет, когда ей оставалось жить всего лишь несколько минут?
Фотография сделана всего за несколько дней до открытия выставки, и тогда эти часы были у Мала на руке. Потерял ли он их в то утро, когда произошел пожар? Ждал ли он в мастерской, когда Джанет поднимется наверх? Вошел ли он туда пока она готовилась к работе, раскладывала сварочное оборудование и заполняла кофеварку?
Или он побывал там раньше? Может, в предыдущий день и тогда потерял свои часы?
Дульси вылизывала раненый кончик хвоста, счищая засохшую кровь и успокаивая кожу там, где был выдран клочок меха. Она продолжала размышлять о часах Мала. Он бы не оставил их в студии Джанет преднамеренно, ему там нечего было делать.
Облизывая хвост, Дульси с удовлетворением выяснила, что ни один из его позвонков не поврежден. Повезло – а ведь могла бы потерять половину хвоста, как бедняга Джо. Хотя он, похоже, превосходно жил со своим обрубком и гордился им, словно был каким-то диковинным ретривером, этаким особенным охотничьим котом.
Что до неё самой, утрата хвоста была бы непоправимой потерей. Дульси чрезвычайно гордилась этим темным, цвета норки, шелковистый полосатым украшением. Еще до того как научилась говорить по-человечески, она использовала хвост для выражения своих чувств и мыслей наравне с глазами и ушами. Её репертуар танцев хвоста мог сообщить внимательному зрителю весь спектр кошачьих потребностей и чувств. Для Дульси была невыносима даже мысль о том, что столь элегантной и незаменимой части ее наряда мог быть нанесен ущерб.
Что ж, её драгоценный хвост был цел и невредим, рана оказалась всего лишь царапиной. Она заживет, а шерсть снова вырастет.
«Так это Мал убил её, — взволнованно рассуждала Дульси. — Последнее, что сделала Джанет на этой земле, — прикрепила часы Мала к ошейнику Бинки и каким-то образом прогнала кота, заставила его убежать из горящего здания».
Дульси вспомнила о белом коте, который после смерти стал являться ей во сне, показывая то, о чем она не могла узнать никаким иным образом, и внушая пьянящую надежду на то, что ее ждет что-то еще, иная жизнь после того, как оголятся ее собственные косточки. Обещание блаженства, как Вильма однажды ей читала, блаженства, совсем не похожего на обычное наслаждение. Великолепие иного света, света из другого измерения.
