class="p1">- Запись удалена, сэр. Будут указания?
- Продолжай мониторить ситуацию. Направить в двенадцатый сектор еще десять контейнеров пищевых пайков и раздать еду. Сытые не бунтуют. Сытые спят или трахаются. Пусть занимаются и тем, и другим, если их гребаные придатки еще не отгнили. Передать мое прямое указание начальнику двенадцатого сектора – не допустить массовых сборищ, включить в динамиках веселую умиротворяющую музыку, что-нибудь классическое. Передать мое прямое указание начальнику полиции Андерсону – не допустить дальнейшего накаливания обстановки, полицейским приказать вести себя с жителями двенадцатого сектора максимально корректно, на провокации не поддаваться, высматривать лидеров мутящих воду и, действуя по протоколу, вычленяют их из толпы для последующей изоляции. Андерсон и сам знает.
- Да, сэр. Указания приняты и уже разосланы.
- Оставь меня в покое на полчаса. Мне надо подумать.
- Да, сэр.
- Умник!
- Да, сэр?
- Никакого мятежа не будет, попомни мои слова. Крысы не бунтуют.
- Вам виднее, сэр.
Глава 13
56.
Не всем жителям «внешнего» сектора было нечего терять.
У некоторых была стабильная муниципальная работа и крохотные льготы, другие перебивались случайными, но достаточными для проживания заработками, третьи получали пенсии по инвалидности, старости или за гибель кормильца на производстве. А четвертые мутили дела темные, незаконные и их все устраивало.
Поэтому на текущую ситуацию в бурлящем секторе первые три категории смотрели с большой опаской, предпочтя запереться в жилых модулях понадежней, предварительно запасшись водой и пищевыми концентрами. Лучше отсидеться за запертыми на несколько замков дверями, прильнув к мерцающим и едва слышно бубнящим экранам, жадно вылавливая крохи информации о том, что происходит там – за дверьми.
Четвертая категория… ей пришлось сложнее. Вернее, пока ничего такого, все как всегда, только куда больше пьяного и странно ожесточенного люда в коридорах-улицах, вроде бы бесцельно шатающихся сначала поодиночке, а затем начинающих «кучковаться», «цепляться языками», вступать в бурное обсуждение. Всем преступным группировкам внешнего сектора было что терять. В первую очередь – территории. «Внешний» сектор давно поделен на куски и кусочки, разрезан как пицца и каждый такой кусок жадно поглощен той или иной бандой. Но мало просто владеть. Надо еще суметь защитить. Каждая группировка давала определенные обещания владельцам магазинчиков и забегаловок, хозяевам уличных лотков, борделям, аптекам. Нельзя допустить, чтобы перепившийся народ разгромил какое-нибудь заведение и разграбил его. Обычно подобная забота не была обременительной – хватит одного подкачанного быка, чтобы разобраться с парой другой тощих наркоманов и алкашей. Несколько ударов, парочка сломанных носов и ребер – и готово. Показательное наказание совершено, порядок восстановлен.
В этот раз как-то… как-то… все как-то было иначе. И обычно крайне самоуверенные банды буквально подкоркой, на уровне базовых инстинктов, почувствовали, что в этот раз парой сломанных носов дело не обойдется. О нет… грядет что-то другое и куда более серьезное…
И ведь ничего особенного пока не происходило. Но все же…
Банды начали вооружаться. Члены группировок выходили на улицы и занимали позиции в концах их «личных» коридоров. Поодиночке они больше не передвигались. Только втроем или большим числом.
И вот ведь удивительное дело – назревающую беду чувствовали не только бандиты – у полицейских тоже появилось это чувство. Поразительное дело – патрулирующие коридоры или спешащие на вызов полицейские с понимающей тревожностью во взглядах смотрели на бандитов, а тем отвечали им тем же.
Тревога. Чувство густой липкой тревожности расползалось по коридорам «внешнего» сектора, невидимым и неощутимым газом расходясь в стороны, заползая в каждую живую душу.
Вот-вот… вот-вот… еще чуть-чуть…
57.
Где-то в давно заброшенных и абы как законсервированных технических коридорах, там, где не было даже крыс, нуждающихся в воде и еде, в глубокой стенной нише с содранным со стен оборудованием, на грязных тряпках брошенных на каменный пол исходил болезненной дрожью киборг. Над почти наполовину искусственным телом висели оборванные провода – остатки снятого оборудования. Казалось, что киборг и провода соединены в одно целое, что это дрожащее существо больше не индивидуум, а просто часть гигантской городской системы, простая шестеренка, что вот-вот выйдет из строя.
Ниша находилась между ЖилМодом Рамиресом и местом где проживал покойный Гизо Игольщик. На нее Нортис наткнулся случайно, выискивая путь, по которому смогла бы проехать его гусеничная платформа – в то время у него еще не было прекрасных стальных ног. Тогда он не придал находке особого значения, но цепкая память поставила метку. После бессвязных извинений, он с огромным трудом добрел до платформы и повалился на нее. С помощью затылочного гнезда отдал мысленную команду, платформа пришла в действие, неверно двигаясь вперед и часто натыкаясь на препятствия. Следом тащился АКДУ, что позднее перегородил вход в узкую нишу, став надежной баррикадой.
Мокрое от пота тело содрогалось в резких спазмах, протез руки намертво ухватился за выступающую из стены трубу, безжалостно смяв пластик. Голова замотана обрывком комбинезона – Нортис пребывал в бреду, а не во сне, глазные имплантаты не отключились, к его собственным галлюцинациям добавлялись дрожащие картинки потолка и настенных выпотрошенных технологических кожухов. Намотанная в момент прояснения тряпка открывала только губы, что кривились, пытаясь что-то сказать, о чем-то попросить. Перед мысленным взором Вертинского раз за разом повторялась сцена убийства его родителей и маленькой сестренки, крутились хороводом ухмыляющиеся лица преступников. Но одно лицо потухло раз и навсегда. Лицо клятого брата Джорджи что «всего лишь держал ее ноги»… И бесконечный повтор сцены убийства уже не был таким ярким и страшным. Странно, но выжженная в памяти картинка чуть поблекла, потеряла цветовую насыщенность, звуковую надрывность. Все также кричала мать, плакала сестренка и хрипел отец. Но теперь это не воспринималось с дикой болезненностью. А чувство полной беспомощности, неспособности помочь родным, исчезло полностью.
Дрожащий в бреду киборг рывком пришел в себя, хотя трясущая его дрожь никуда не делась. Нащупав рядом с собой таблетки и тубу с водой, он разжевал горькую химию, выпил как можно больше воды. Через силу, через тошноту и отвращение заставил себя разгрызть пару кусков пищевого концентрата. И снова обмяк, слепо улыбаясь в потолок. Его душе стало гораздо легче. Нортис почти физические ощущал это и почти воочию видел – как из тела мысленно слепленного семилетнего пацана с заплаканными глазами выдернули стальную трубу, одну из тех, что пригвоздили ребенка-галлюцинацию к полу в темной пустой комнате. Нортис видел надпись на выдернутой трубе – «Брат Джорджи». Он извлек
