— С удовольствием, — поспешно согласился Доминик, думая о работном доме. Услуга за услугу! Но вряд ли он отважится вот так лететь сломя голову в спокойном состоянии. Да, теперь он будет рисовать себе эту ужасную картину неделями, сознавая всю опасность такой езды. — Я буду в восторге!
— Блестяще! — согласился Карлайл. — У вас врожденный талант, Доминик. — Он повернулся к Флитвуду. Лица его соседей раскраснелись от холода и быстрой езды. — У вас чудесная упряжка, милорд. Мне редко доводилось видеть лучших лошадей, чем у вас. Правда, вашу двуколку следовало бы снабдить рессорами.
Флитвуд усмехнулся. Это был приятный молодой человек, не отличавшийся красотой. Выражение его лица свидетельствовало о добродушном нраве.
— Вас немного растрясло, не так ли? Ничего, это полезно для пищеварения.
— Я и не думал о пищеварении, — улыбнулся в ответ Карлайл. — Или о синяках. Скорее о равновесии двуколки. Лошадям тогда было бы легче, и она вряд ли опрокинется, если в вас врежется какой-нибудь идиот. И, разумеется, если у вас нервные лошади, то они не понесут, когда у вас двуколка в полном порядке.
— Черт возьми, а ведь вы правы! — воскликнул Флитвуд. — Простите, что недооценил вас. Да, нужно последовать вашему совету и заняться двуколкой.
— Я знаю одного парня на Девилз-акр, который мастерски подрессоривает двуколки. — Карлайл говорил все это с безразличным видом — просто любезный жест после совместной прогулки ранним утром.
— Девилз-акр? — переспросил Флитвуд. — Где же это, черт побери?
— Около Вестминстера, — небрежно обронил Карлайл.
Доминик наблюдал за ним с восхищением. О, если бы он сам вел себя так непринужденно, то мог бы заинтересовать Флитвуда их делом. А он был слишком серьезен, слишком погружен в ужасы работного дома. А кому, кроме вампира, нужны леденящие душу ужасы, тем более за завтраком!
— Около Вестминстера? — повторил Флитвуд. — Вы имеете в виду этот ужасный район трущоб? Он так называется?
— Да, кажется. — Изогнутые брови Карлайла приподнялись. — Грязное местечко.
— Как это вас туда занесло? — Флитвуд передал лошадь груму, и втроем они отправились в паб, где их ожидал завтрак и дымящийся пунш.
— Да так, то одно, то другое. — Карлайл взмахнул рукой, давая понять, что джентльмена могло привести туда дело, которое другой джентльмен поймет и не будет распространяться на эту тему.
— Это же трущобы, — снова вспомнил Флитвуд, когда они уже сидели в пивной за роскошной трапезой. — Разве кто-нибудь в таком месте может знать о рессорах для двуколки? Там же негде прокатиться, а тем более разогнаться.
Карлайл проглотил кусок.
— Он был конюхом, — небрежно ответил он. Крал у своего хозяина или, во всяком случае, был в этом обвинен. Словом, для него наступили тяжелые времена.
Флитвуд любил и понимал лошадей. Он испытывал дружеские чувства к тем, кто за ними ухаживал и вынужден был зарабатывать этим на жизнь. Не один час провел он в обществе своих собственных грумов, обмениваясь с ними мнениями о лошадях и рассказами.
— Бедняга, — произнес он с чувством. — Может быть, он будет рад заработать несколько шиллингов. Пусть посмотрит, нельзя ли усовершенствовать мою двуколку.
— Пожалуй, — согласился Карлайл. — Попробуйте, если хотите. Он не сидит на месте, так что ловить его надо рано утром.
— Хорошая идея. Буду признателен вам за любезность. Где мне его найти?
Карлайл широко улыбнулся.
— В Девилз-акр. Вам одному никогда его не найти. Я вас туда отвезу.
— Буду вам признателен. Судя по всему, это не очень-то приятное место.
— О да, — подтвердил Карлайл. — Да, действительно. Но таланты часто обнаруживаются там, где им приходится всего труднее. В теории мистера Дарвина о выживании самого приспособленного что-то есть, знаете ли, если только подразумевать под самым приспособленным самого умного, самого сильного и самого хитрого, не примешивая сюда соображения морали. Самый приспособленный — это способный выжить, а не самый добродетельный, терпеливый и милосердный.
Доминик лягнул Карлайла под столом и увидел, как лицо приятеля сморщилось от боли. Он пришел в ужас от того, что Сомерсет испортит все дело своим морализаторством и они потеряют Флитвуда.
— Вы хотите сказать, что гонки выигрывает самый быстрый, а битву — самый сильный? — Флитвуд положил себе еще порцию кеджери.[10]
— Нет. — Карлайл с трудом удержался, чтобы не потереть лодыжку, но даже не взглянул на Доминика. — Я лишь имел в виду, что в таких местах, как Девилз-акр, процветают таланты, потому что без этого беднякам не выжить.
Флитвуд скривился.
— Это несколько цинично, пожалуй. И все-таки мне бы хотелось взглянуть на вашего парня. Вы убедили меня, что он знает свое дело.
Лицо Карлайла озарила улыбка, и Флитвуд отреагировал, как цветок, раскрывающийся под солнцем. Он ответил улыбкой, и Доминик ощутил, что снова находится в компании добрых друзей. Правда, он чувствовал себя немного виноватым, поскольку знал, через что предстоит пройти Флитвуду. Однако сейчас не хотелось об этом думать. Ведь речь идет о хорошем, нужном деле. И Доминик улыбнулся своей очаровательной улыбкой.
Девилз-акр был ужасен. За завесой дыма и тумана над ними высились башни кафедрального собора, готическое великолепие которых скрывали клубы пара. Воздух, такой свежий и бодрящий в Парке, здесь был сырым и затхлым. Тень от огромных колонн падала на роскошные дома с портиками, на учреждения, на скромные жилища клерков и торговцев. А дальше открывался особый мир — мир многоквартирных домов со скрипучими лестницами и вечными пятнами плесени на крошащихся стенах, мир глухих закоулков, где шатались пьяницы, нищие и попрошайки.
Карлайл с невозмутимым видом пробирался среди них.
— О господи! — Флитвуд зажал нос и с отчаянием посмотрел на Доминика. Но Карлайл не стал ждать, и, если они не хотели потеряться, нужно было следовать за ним по пятам. Боже упаси заблудиться в этом аду!
Карлайл, очевидно, знал дорогу. Он перешагнул через пьяных, спавших под кипами газет, отшвырнул ногой пустую бутылку и стал подниматься по шатким ступеням. Они качались под его весом, и Флитвуд с тревогой взглянул на Доминика.
— Вы думаете, они выдержат? — спросил он, его шляпа съехала набок, когда он задел ею за балку.
— Бог его знает, — ответил Доминик, проходя мимо него и начиная подниматься.
Он сочувствовал Флитвуду, вспоминая свои первые впечатления от Семи Циферблатов, а ведь тут было похуже. Но в то же время Доминик ощущал радость от того, что заставляет Флитвуда увидеть этот ужас и утратить свое безразличие. Доминику страстно хотелось изменить мир, и это было яростное чувство. Он поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки, и вслед за Карлайлом нырнул в зловонные комнаты, где семьи из десяти-двенадцати человек сидели при тусклом свете. Все они резали, полировали, шили, ткали или клеили вещи, которые потом продадут за несколько пенсов. Детишки трех-четырех лет были привязаны к матерям веревкой, чтобы не убежали. Каждый раз, как один из них прекращал работать или засыпал, мать давала ему затрещину, чтобы напомнить, что нужно работать, если хочешь есть.
