и планировал. Перед отъездом я снял полученные деньги в отделении «Вестерн Юнион». На счету было полторы тысячи евро. Хотя обещано было три, но то ли это на двоих, то ли за полный месяц работы . В принципе, меня вполне устраивало и полторы – все таки это почти шестнадцать тысяч гривен. Потом эти деньги как-то быстро разошлись по мелочам.
В поезде пахло стиранным бельем, и мы медленно катились сквозь ночь… «Родина… Еду я на родину… Пусть кричат уродина, а она нам нравится…Спящая красавица… К сволочи доверчива… Но а к нам тра-ля-ля ля ля Эй, начальник!». И поезд все стучал и стучал своими колесами, проходя знакомые названия станций.
Горловка встретила меня пасмурным небом, с которого то и дело срывался дождик. Пахло мокрым асфальтом и влажным железом рельсов, с карнизов стекала небесная вода. Когда я вышел из поезда, то первое, что увидел: громадный состав из блестящих желтых цистерн с аммиаком, влажных от дождя и поэтому тускло поблескивающих, словно связка гигантских сарделек. Он медленно катил, преграждая нам путь к зданию станции. Я не открывал зонт, и мне за шиворот попало несколько холодных дождевых капель. Нахохлившись, я медленно пошел на автобусную остановку, после чего впрыгнул в«единицу», заполненную старушками с огромными сумками.
Мне казалось, что я как-то потерялся между двух различных, совершенно отдельных миров. Мир, из которого я приехал – чужой и далекий. И мир, в который я вернулся, и который теперь тоже мне казался каким-то незнакомым, совсем не таким, как тот, из которого я уезжал. Запахи, звуки, все вокруг – такое знакомое и незнакомое одновременно. Странно, ведь прошло только восемнадцать дней. Даже люди вокруг мне казались какими-то не такими. «В одну и ту же реку не войти дважды» – утверждал древний философ Гераклит. Вернуться невозможно, можно только прийти вновь, потому как за время нашего отсутствия меняется все: и мы, и то место, куда мы идем. Это изменение почти неуловимо, но когда ты мечтаешь вернуть и приходишь вновь, это «словно заноза в твоем мозгу», как говаривал Морфей из «Матрицы».
Я сидел на кухне, ел мамин борщ с котлетами и чесноком, и чувствовал, что и борщ, и кухня, и котлеты и сама мама вроде бы те же, но что-то в них неуловимо изменилось.
– Ну что, рассказывай. Как там? – спрашивала мама.
– Да так, скукотища одна. Ярмарка тщеславия. Все выпендриваются друг перед другом, воображают из себя неизвестно что…
– А фотки хоть привез?
– А что их везти. Там неинтересно. Я их в Интернет сбросил, как-нибудь покажу.
– Ну а…познакомился с кем-нибудь?
– В смысле с девушкой?
– Ну не с мальчиком же, блин! – мама внимательно смотрела на меня.
– Ма, ну как-то …не сложилось. Знаешь: работы много было. Да и глаз как-то ни на кого не упал.
– Ну и зря!.. – наставительно сказала мама и молча забрала пустую тарелку. – И что ты себе думаешь? – услышал я сквозь шум воды из кухонного крана. – У других в твоем возрасте уже дети в школу ходят.
– Ага, в институт… на последний курс… Другие, другие… У других по четыре развода и по восемь отсидок, так что ж теперь… – огрызнулся я.
– Ничего не знаю. Хватит ушами хлопать, как слону-недомерку… – отрезала мать, вытирая руки. Почему слон из маминых слов был недомерком, я не знаю. Никогда слонов-недомерков не видел.
Станционный смотритель (микроповесть)
Пролог
Ударная бронетанковая группа неслась по серым пространствам чукотской тундры, разрывая верхний слой дерна из нежного мха и лишайников, а то и просто вгрызаясь своими гусеницами в мерзлую землю сурового края. За каждой покрашенной в холодный серо-бурый цвет машиной поднимались громадные буруны из грязи и ледовой шуги, словно вспененные волны за кормой мчащегося на полном ходу торпедного катера. Дрожащий холодный воздух здешнего лета смешивался с вонью горячих отработанных газов и гарью.
Внезапно на горизонте, за синеватой дымкой, едва вспыхнул тусклый огонек и сразу погас, за ним еще один, и еще…и почти сразу на тройку головных машин обрушилась настоящая лавина пламени и перегоревшего грунта, поднятого вверх ударной волной. У одного из танков снесло башню, а затем его и вовсе перевернуло, а он все еще перебирал гусеницами, словно подыхающий таракан лапками. Остальные, двигавшиеся строем клина, моментально свернули в сторону и растянули наступающую цепь. Все движения были настолько легки и синхронны, что их никак нельзя было ожидать от стотонных махин. Отточенность и четкость маневра привели бы в восторг даже самых строгих наблюдателей.
Набирая еще более высокую скорость, они еще более врезались своими гусеницами в грудь тундры, и показалось, что земля болезненно охнула – но это охнуло танковое орудие, открывшее ответный огонь. Сейчас там, у горизонта, а может и за его пределами, возникнет такая же пылающая лавина, как та, что погубила головные машины доли секунды ранее.
Согласно спутниковым данным прямо перед наступающими должен был находиться хорошо обороняемый и замаскированный военный железнодорожный узел. Прорыв должен был быть поддержан авиацией, но неугомонные русские истребители отогнали штурмовики противника и теперь бронетанковым войскам приходилось действовать фактически самостоятельно. По мере приближения к пункту обороны плотность и интенсивность огня нарастала. Танки постоянно запускали вокруг себя пучки тепловых ракет в надежде сбить системы наведения обороняющихся , но несмотря на это многие уже получили повреждения и семнадцать машин из пятидесяти – полностью уничтожены. Но танки неслись вперед, пока в поле видимости не попали уже сооружения узла. Для некоторых это было последним зрелищем в жизни.
Группа людей в форме железнодорожных войск бежала к входу в укрытие, другие пытались спасти строительную, землеройную технику, уводя ее в специально приготовленные защитные котлованы и перекрытые щели. Многие из машин еще на пути к спасительным углублениям в земле превращались в факелы. От обилия взрывов и пламени, от гудения множества двигателей земля содрогалась и стонала, как при землетрясении. Небо было укрыто клубами черного дыма, подсвечиваемого снизу заревом, словно для дополнения картины преисподней. И пожары здесь соседствовали с мерзким влажным холодом, проникавшим через обмундирование тех людей, которые затаились в ложбинках мерзлой земли, в надежде переждать вражескую атаку…
Глава 1
Пустыня в Средней Азии прекрасна весной, когда ее просторы покрываются ковром из благоуханных цветов. Нельзя даже представить насколько это живописно, насколько сочна зелень и ярки краски в мимолетную весну пустыни: особенно если видел пустыню лишь жарким летом или того хуже, зимой. Более мрачного зрелища, чем зима
