– Папа приехал, он дома, ждет тебя, но теперь у тебя еще один папа! – пыталась она говорить преувеличенно радостно, гладила его по голове, плечам, целовала в щеку, проливая слезы. – Ты будешь приезжать в гости сюда, к бабушке и дедушке…
– Но у меня есть папа, есть бабушка и дедушка, дом, моя комната, – мальчик никак не мог понять, что происходит, мать закусила губу и вцепилась руками в полотенце, стоя возле стола, а отец хмуро размышлял, не смея вмешиваться. Кирюха смотрел на всех так, будто его предали.
– Теперь у тебя еще больше бабушек и дедушек и два папы, – бодрым голосом рассказывала Лиза.
– Кирюх, ты же не станешь реветь? – сказал я нарочито строго, глядя ему прямо в глаза, безмолвно напоминая наш откровенный разговор, который случился в доме Суворовых. – Ты же мужчина. Ты мой сын. Я хочу воспитывать тебя.
– Но где ты был? Почему я ничего не знал? Мама, почему ты ничего не говорила? – мальчик не соглашался принимать наши слова, его реакция – отрицание – была совершенно естественной, и я пожалел, что для сегодняшнего утра мы не пригласили психолога или хотя бы не получили соответствующую консультацию.
– Я не знал, что ты родился, – ответил я честно, даже несмотря на то, что причинял сейчас Лизе боль, – моя семья не знала о тебе. Когда ты станешь старше, мы объясним тебе все детали, которые не может понять мальчик твоего возраста, а пока ты просто должен знать, что я хочу воспитывать тебя и быть в твоей жизни. Как только я узнал, что у меня есть такой чудесный сын, я сразу захотел с ним подружиться. Ты же разрешишь стать твоим папой?
– У меня уже есть папа, – Кирилл мотнул головой и вжался лицом в живот мамы, пряча мокрые глаза. Лиза подняла его на руки, и он обнял ее крепко-крепко, вцепившись, как маленький краб, спрятал лицо в выемке плеча и тихо сопел, явно не желая ни с кем разговаривать.
Я не мог видеть эту картину и чувствовал себя раздавленным. Со взрослым можно было бы договориться, что-то потребовать, привести доводы или разругаться в пух и прах, но маленький напуганный мальчик просто не поддавался моему пониманию. Отец развел руками, а Лиза виновата на меня посмотрела и пошла к лестнице, чтобы унести ребенка наверх.
– Он успокоится и всё осознает, – заговорил отец, как только Лиза скрылась из виду. – Ты же не думал, что мальчик кинется к тебе на шею с объятиями.
– Нам не пришлось бы вообще переживать всё это, если бы ребенок знал отца с самого начала! – подала голос мама, недовольно бросая полотенце на стол и резкими движениями убирая посуду в раковину.
– Что толку об этом говорить, мама? – вспылил я, разрубая ребром ладони воздух, внутри бурлило негодование и сумбурный страх. Потом повернулся к отцу, отвечая на его вопрос: – Конечно, я не ждал объятий, но что делать с этим папашей, которым ребенок бредит?
– Мы можем поступить двумя путями, – отец включил делового человека со связями и сердито нахмурился. – Я бы его попросту от воспитания отстранил, но мальчонка, кажется, в нем души не чает! Придется полюбовно вопрос решать, рассмотреть вариант совместной опеки.
– Я хочу жить одной семьей, в одном доме, – объявил я о своем решении, на что мама схватилась за сердце.
– Так быстро? – охнула она. – Только что она замужем была… Да она и сейчас замужем, а вот вы уже жить вместе собираетесь. Где? Как?
– Лиза пока не в курсе, но я не сомневаюсь, что это лишь вопрос времени. Поэтому совместная опека меня не устраивает в том плане, чтобы ребенок общался с отцом в равной степени со мной. Ведь он ему никто по крови! И даже если они будут общаться, я хочу принимать решающее слово в этом вопросе!
– Если хочешь, сын, мы его дискредитируем, посадим или отправим в тюрьму? – предложил отец с таким видом, словно речь шла о походе в магазин. – По крайней мере, нужно встретиться и поговорить с этим человеком. Мы будем бороться за нашего мальчика.
Глава 41. Лиза. Гриша действуетНовые родственники не объявлялись три дня. Три спасительных дня, три дня передышки, когда я жила по-прежнему. Когда показалось, что всё вернулось на круги своя, что муж не изменял мне, что не объявлялся блудный папа моего сына, предъявляя права на него и на меня.
Сразу после судьбоносного разговора на даче Черкасовых мой сын слезно попросился домой. К папе. Ничего не хотел слушать, не желал выходить из комнаты и разговаривать с кем-то кроме меня. Закрылся подушкой и лежал вниз лицом, тихо всхлипывая. Раня меня в самое сердце. Разговор явно не удался. То ли мы нашли неправильные слова, то ли время подобрали неудачное. А может, сынок просто не был готов к таким новостям и переменам.
Оставаться в этом доме больше не имело никакого смысла.
И мы уехали. Черкасов скрепя сердцем отвез нас домой. Ради ребенка нам всем пришлось поступиться своими чувствами и личными желаниями.
Уехали мы по-английски, не обременяя друг друга тяжелым прощанием и натянутыми фразами.
Мой ребенок страдал, и все остальное потеряло значение.
Дома Кирюшке сразу стало легче. Наверное, привычная атмосфера дала ему ложное ощущение, что ничего не изменилось. Тем более дома был папа, по которому он очень соскучился. Они бурно обсуждали новогодние праздники, делились фотографиями и впечатлениями, а я с удивлением наблюдала за преобразившимся мужем. Он действительно не обманывал, когда говорил, что любит Кирюшу и готов ради него бросить ту женщину.
Он даже собрался усыновить моего ребенка и пообещал устроиться на работу, помогать по дому, в общем, не муж-трутень, к которому я привыкла, а идеальный семьянин во плоти.
Я радовалась, когда видела счастливую улыбку сына, но в то же время меня изнутри разрывала страшная боль. Ведь на самом деле, хотя казалось, что не изменилось ничего, изменилось буквально всё.
Я хотела новой жизни, выстроить ее с нуля на новом месте, впервые попробовать, что такое делить с кем-то напополам любовь.
Но ради ребенка я отказалась от своих чувств, готова была всё поставить на паузу. Лишь бы ему было комфортно и хорошо.
Возможно, я бы даже согласилась жить с Костей как соседи, лишь бы не страдал мой мальчик. Когда он станет постарше, с ним можно будет говорить по-взрослому, не боясь травмировать. Но я знала, что мне не позволят оставаться в этом состоянии безволия и аморфности.
Черкасов начал действовать с наступлением первой рабочей недели. Мы с ребенком вышли из дома, чтобы добраться до метро. Но у подъезда уже поджидала знакомая машина. Сердце заколотилось в рваном ритме, разбрызгивая по венам адреналин. Меня захлестнула пьянящая радость, потому что в укромном уголке души теплилась надежда – я продолжала ждать появления Гриши несмотря ни на что.
Горло сжалось от волнения, казалось, что я не смогу и слова вымолвить, но Кирюшка, лишенный страхов и комплексов, бросился к знакомому человеку, будто бы позабыв, что три дня назад того назвали его настоящим папой.
