хорошо он известен в парижских художественных кругах.
В поле зрения показывается «порше-911», и только Крис щелкает пультом, открывая замки, когда звонит его мобильный. Он останавливается и выуживает телефон из кармана, взглядывает на номер, и черты его лица напрягаются.
Крис отвечает на звонок.
– Он там? – спрашивает без предисловий, слушает, потом говорит: – Я буду через пятнадцать минут. Сделай так, чтобы он не ушел. – Он морщится на то, что ему говорят, и добавляет: – Ты же находчивая. Придумай что-нибудь. – Отключившись, он прячет телефон в карман.
– Невилл? – тут же спрашиваю я.
– Да. Поезжай домой, я подъеду через час. – Он хочет всучить мне ключи.
Я не беру их.
– Я поеду с тобой.
– И думать забудь, Сара.
– Я не могу ездить по парижским улицам. Но даже если бы могла, не хочу я сидеть дома и ждать, – возражаю я, прижимая ладонь к его груди. – Я сойду с ума, ты же знаешь. Кроме того, я знаю Эллу гораздо лучше, чем ты, поэтому и ложь распознаю лучше.
Его губы вытягиваются в тонкую линию.
– Сара…
– Ты не можешь сказать, что я попаду в поле его зрения, потому что я уже в него попала. Я буду с тобой. Мне ничего не грозит.
Он с бесстрастным лицом смотрит на меня несколько напряженных секунд, а я, затаив дыхание, жду его ответа. Наконец он потирает ладонью лицо и поднимает глаза к потолку.
– Ты будешь слушаться меня беспрекословно, это приказ.
Я облегченно выдыхаю.
– Обещаю.
Он буравит меня суровым взглядом, в котором блестит металл.
– Ты никогда меня не слушаешься.
– В этот раз буду слушаться. – И я, правда, намерена постараться.
Мы въезжаем на платную стоянку недалеко от Лувра на улице, похожей на все остальные улицы, которые я видела в Париже. Те же белые оштукатуренные дома, стоящие впритык друг к другу, те же уютные тротуары по обе стороны узких двухполосных дорог с высокими бордюрами.
Я не вижу ни магазинов, ни ресторанов, но через улицу от нас, у какого-то дома служащий, кажется, паркует машины.
– Куда нам?
– В закрытый обеденный клуб, – объясняет Крис. – Мы припарковались сами, потому что нам надо поговорить, прежде чем туда войдем.
У меня начинает сосать под ложечкой.
– О чем?
– В прошлом нас с Изабель кое-что связывало.
Несмотря на то что я ожидала чего-то подобного, его слова потрясают меня.
– Что именно?
– Плетка, с которой она хорошо умеет управляться, а я в определенный период своей жизни слишком… гм… ценил это мастерство. – Тон его ровный, ничего не выражающий.
Я чувствую, что бледнею. Именно это я почувствовала, когда он говорил с ней по телефону. Меня беспокоит не само существование Изабель, но что-то в реакции Криса на нее. Я отчаянно пытаюсь прорваться сквозь тени, прочесть выражение его лица, но у меня ничего не выходит. Наконец я говорю:
– Что значит «слишком ценил»?
– То, что это было зависимостью, а она была моим наркодилером.
Желчь обжигает мне горло, и я вспоминаю, как он однажды рассказывал, что было время, когда порка – единственное, что помогало ему жить день за днем.
– Ты говоришь об этом так небрежно.
– Потому что это не имеет значения, Сара, как и она. Она была просто человеком, держащим хлыст.
– И часто ты виделся с ней? Часто она избивала тебя?
– Это прошлое.
Нет, не прошлое, иначе после смерти Дилана он не пришел бы к Марку в клуб за очередной порцией боли.
– Часто?
– Слишком часто, и в течение почти пяти лет. После этого я совершил ошибку, вернувшись к ней в тяжелый период своей жизни. – Он наклоняется ко мне, и лицо его смягчается, а голос делается нежным. – Сара. – Он гладит меня ладонью по щеке и роняет руку. – Она не делала со мной ничего такого, о чем я сам не просил ее.
И все же он назвал ее своим наркодилером. Не думаю, что он так же назвал бы случайную женщину, которая стегала его хлыстом в клубе Марка.
– Нам надо войти, пока Невилл еще там. Изабель будет пытаться уколоть тебя. Мне надо знать, что ты ей этого не позволишь.
– С чего бы ей это делать?
– С того, что у меня была любовная связь с хлыстом, а не с ней. Когда отпала надобность в хлысте, отпала надобность и в ней.
Я стараюсь контролировать свою реакцию, опасаясь, что Крис воспримет ее неправильно. Опасаюсь, что он пожалеет, что, вопреки своему обыкновению, поделился со мной этой частью себя, но гнев так и бурлит во мне. Эта женщина, словно стервятник падалью, питалась его потребностью в наказании, подогревая ее. Эта сука использовала единственную слабость Криса, порожденную болью потерь, против него.
– Я справлюсь с Изабель, – отвечаю я, и мне как-то удается не выдать голосом ярости, которая стремительно подрывает мое спокойствие.
Криса, похоже, не обманывает моя напускная невозмутимость, он бросает взгляд на часы и говорит:
– Нам пора.
Он привлекает меня к себе и таким знакомым, ласковым жестом гладит меня по волосам.
– Просто помни: мы здесь ради Эллы. Изабель не имеет никакого значения.
– Я знаю. – И я правда знаю это. – Я справлюсь.
И он, разумеется, прав. Плевать мне на Изабель. Главное для меня – он и Элла.
Вход в обеденный клуб – маленький холл с гардеробом и швейцаром – дюжим детиной в смокинге.
Он кивает Крису:
– Мистер Мерит. – Потом смотрит на меня из-под тяжелых сталлоновских век. – И гостья, как я понимаю. – Он оглядывает мои джинсы, потом Криса. – Вижу, она соблюдает ваш дресс-код, не наш.
Крис снимает свое пальто и пристраивает его на стойку необслуживаемого гардероба, потом протягивает руку за моим.
– Ни я, ни мисс Макмиллан не останемся на обед. Изабель нас ждет.
– Тогда Бога ради.
Он отступает в сторону и указывает нам на длинный лестничный пролет, такой узкий, что по нему не поднимешься иначе как по одному. Крис жестом предлагает мне идти первой. Потрясающе. В дикий мир Изабель без своего хлыста.
Поднявшись почти на самый верх, я замечаю женщину, которая и есть Изабель, я уверена. Она великолепна. У нее длинные темно-каштановые волосы, бледная кожа и короткое облегающее платье из изумрудно-зеленого шелка. На ее коже нет отметин от хлыста. Как нет и татуировок. По моим предположениям ей как
