через это и попала сюда. Теперь знает, что нет хуже врагов, чем родственники. Сколько лет ей родня сочувствовала, ругала её мужа-изверга, и она им в ответ сочувствовала, помогала, поддерживала, прикармливала.
Муж ведь у неё трудный был, гонористый, скорый на расправу, и всем доставалось, а ей — в первую очередь.
Ненавидела. Ох, как ненавидела его! Да только, как оказалось, пока он был жив — и она жила. Богато жила, мелкую деньгу не считала. А умер её тиран — и прилипшая к дому родня быстро спровадила её, как убийцу дорогого и всеми любимого почтенного мужа.
И у Махи пелена с глаз спала, да только поздно. Открылась перед ней другая жизнь, полная грязи и унижений, и впору бы наложить на себя руки, да только оказалось, что даже в грязи есть жизнь и те, кто сострадает.
Маха многое поняла и узнала за время тяжёлого пути. Но сердце Махи не очерствело, и она болела душой за беспомощно лежащую девочку. Она, поди, и не целовалась ещё, а только мечтала, а теперь что её ждёт?
Возница оперся рукой о борт, чтобы поближе наклониться к Махе, и тихо спросил:
— А ты ничего не почувствовала, когда эту…— он опять глазами показал на безвольно лежащий груз, — …гнуло?
— Гнуло? — не поняла женщина.
— Ну, когда она светилась вся… — непонятно показал руками возница.
Маха пожала плечами, но приставучий возница ждал.
— Страшно было, — ответила Маха.
— Тьфу, дура! — разозлился мужик и даже поднял руку с зажатым в ней кнутом, но тут же опустил. — Ты же раньше всё за голову держалась.
— Да, — с удивлением протянула женщина, — держалась, потому что болела.
— А сейчас?
Маха схватилась за голову и тут же опустила руки, потому что голова с появлением девчонки больше не болела. А ведь Маха знала, что её травили болиголовом, настоянным на жабьих лапках из запретных земель. Она же с момента смерти мужа была как в тумане; мысли всё время разбегались; забывала, куда шла, что говорила, и уже не надеялась… а тут вон, размышлять стала, задумалась о себе и о людях, да и вообще…
— Во-о-т, — наставительно отметил возница, — и у меня голова больше не болит. Раньше по жаре всё время схватывало или перед грозой. Брат ещё в детстве мне случайно обухом по макушке попал, так всю жизнь мучаюсь. А когда эту сюда положили, то её свет мне как будто там, — мужчина постучал по голове, — что-то расслабил, и я бодрячком.
До Махи стало доходить, что за ушедшие головные боли девочке-магичке спасибо надо сказать. А как это сделать? Вот уж она не думала-не гадала, что когда-нибудь испытает на себе волшебное целительство.
— Но она не целитель, — словно прочитав её мысли, опроверг возница. — У меня ещё спина болит, так и продолжает болеть. Была бы болезная целителем, вылечила бы. Она ж себя не контролирует, пышет чистой силой во все стороны.
Маха согласно покивала головой. На руках у неё синяки были и остались. Глянулась она одному стражу, так он ссильничал. Бабёнки потом добавили ей за то, что сопротивлялась. Маха думала, что они испугались за то, что он рассердится на всех и лишний раз кнутом пройдётся, а оказалось — позавидовали. А страж тот больше к ней не лез, хотя место на телеге дал, а доступными пользовался и не благодарил никак. Поди, пойми его и тех злых бабёнок.
— Так я и говорю, жалостливая ты, — вернулся к началу разговора возница. — А всё зря.
— Разве я могу уберечь её? — тихо спросила женщина, не понимая, чего он к ней привязался. Хочет блуда от неё? Так сказал бы. Или стражей опасается? Они много мнят о себе и возниц презирают.
— Так я о чём тебе толкую? Пожалуйся, что плохо тебе от силы магички. Скажи, что все силы забирает, выжимает досуха, — тихо посоветовал он.
— Так меня от неё удалят и поверят ли?
— А чего им не поверить? По бумажкам наверняка девку в простые записали и о даре её ни слова. Каждый думает, что хочет, так что коль напугаешь их, так могут и поверить. И ещё: её ж старший как положено по документам принял, и довезти до крепости живой обязан. Так что ему на руку пугающие слухи о девчонке и твоя забота о ней.
Маха с сомнением посмотрела на возницу, а тот добавил:
— Я тоже скажу, что плохо рядом с ней, и как бы здоровье не растерять. Пущу слушок, что из-за страшного дара, вытягивающего жизнь, ей печать и поставили.
— Как бы хуже не было.
— Хуже не будет, — он посмотрел на загоготавших стражей и тихо выругавшись, сплюнул. — Наше дело маленькое: довезти её в целости. Она мне голову вылечила, а я умею быть благодарным.
Маха задумалась. К совести старшего стражника взывать бесполезно. Он сам вроде солидный мужчина и не полезет на девчонку, тем более, вокруг него Ланка вьётся, и он ею доволен, но другим не запретит. Не принято тут церемониться с осужденными. Но если припугнуть их, как советует возница, то может прав он, отступятся они от девчонки.
На следующей остановке Маха покачнулась, обмякла и, шатаясь, отошла в тень. Никто особо не обратил на неё внимания. Женщин много и все они шумели, радовались передышке, ждали раздачу воды. Тогда Маха, громко вскрикнув, упала, раскинув руки, и лежала, притворяясь мёртвой.
— Чего это она?
— Эй, красавчики, Маха сдохла! Пережарилась на солнце!
— Не пережарилась, — остудил ненужные слухи возница. — У нас навес, дура.
Мужчина тяжело спрыгнул на землю и тоже, как давеча Маха пошатываясь, отошёл в сторону.
— Тяжёлый дар у болезной, — пожаловался он бабам. — Силы тянет и тянет, — он схватил ковш с водой, присосался и, крякнув, спросил: — Сколько дней везём её?
— Да пяток уже есть, — бойко выкрикнула Пашка, насмешливо глядя на трепещущие ресницы Махи.
— Меньше, — ответили другие, и быть спору, но возница снял соломенную шляпу и показал на седые волосы.
— Видали? — грозно спросил он.
— То, что ты, дяденька, нечёсаный да вшивый?
— Тьфу, пустоголовая! Вши по такой жаре не живут. Я говорю, что девка силы тянет, и я рядом с ней старею! Вишь, поседел! А был чёрный
