Разведчики молчали, каждый по-своему переживая смерть товарища. Большинство из них были с Дрюней ночью в больнице, и он умер у них на глазах. Инсульт…
Заскрипев тормозами, подъехала «Волга» с ростовскими номерами, и из машины повалили ростовчане из их бригады – комбат Саня Сувотин и пацаны – Шива, Метель, Кефир. Молча обнялись, и пацаны ушли на второй этаж «хрущевки», проститься.
Неподалеку стояли бабы из подъезда Дрюни, и одна из них, живо жестикулируя, рассказывала, причитая, об их товарище приехавшим откуда-то издалека его родственникам.
– Ой, сильно пил, ой, сильно-о-о… А как напьется, глаза станут белые, как бумага, на двор выйдет, сядет от тута, на лавочке, и курит одну за одной. А по ночам иногда так страшно кричал… Все звал какого-то Панаса. Че-то сделал этот Панас не так или они че-то не так Панасу сделали… Не поймешь, короче…
Седой хорошо помнил тот бой… Коля Панас, чтобы дать возможность уйти остальным разведчикам из-под огня «духов», которых было раз в десять больше, чем разведчиков, пошел на верную смерть. Дрюня, уже находившийся в безопасной зоне, вернулся и вынес к своим израненного Панаса… Коля Панасенко так и не оправился от ран. Его они похоронили в апреле прошлого года.
Из подъезда вышел, прихрамывая, дедок из родни Дрюни, который был с ними в больнице. «Тимофеич», – вспомнил Седой и поднялся с чурбака, на котором сидел.
Увидев Седого, Тимофеич заковылял к нему, на ходу прикуривая папиросу.
– Ну чего, ребята, выносить будем. Пора…
На кладбище было тихо и сыро. Вороны, густо облепившие окрестные деревья, взлетели все разом, поднятые выстрелами прощального салюта, и стали кружиться над могилой, оглашая округу немыслимо громким карканьем…
Разведчики, проводив Дрюню в последний путь, шли по привычке один за другим, глядя под ноги, чтоб не нарваться на растяжку. И лишь краем уха Седой услышал разговор представителя военкомата – пузатенького очкастого подполковника – с капитаном, руководителем военного оркестра.
– От пьянки, от чего же еще, – рассказывал подполковник капитану. – Они ж все, как приходят оттуда, сразу на стакан садятся. Какой же организм выдержит…
Мутная пелена упала на глаза Седого. Из этой кроваво-белесой пелены предстал вдруг Дрюня, вытянувшийся в струну на больничной койке в свои последние мгновения жизни. Его глаза широко раскрылись в этот момент – он хотел увидеть кого-то, кто был ему нужен, крайне необходим в этот последний миг, но перед глазами был только потолок палаты, покрытый пожелтевшей от времени, облупившейся местами краской…
В два широких шага Седой преодолел расстояние до подполковника и сгреб его бушлат на груди в один комок. Тряхнув его так, что фуражка военкоматовца, похожая больше на военный аэродром, улетела куда-то за могильную оградку, Седой тихо, но внятно сказал:
– Прапорщик спецназа ГРУ Андрей Иванович Паршаков пал смертью храбрых в бою при выполнении особо важного правительственного задания. Только не знал об этом… Понял, ты, крыса тыловая?!
Седой отшвырнул от себя подполковника и, сгорбившись, пошел за своими разведчиками, которые встали в проходе, безмолвно глядя на барахтающегося в тесноте могильных оград офицера военкомата…
История десятаяДень ВДВ – 2 августа
Августовская ночь была душной. Ни один листок на деревьях, ни одна травинка на земле не шевелились, задавленные плотной, осязаемой духотой. В старом саду пахло яблоками, малиной и тиной от раскинувшегося у самой кромки сада озера.
Стас лежал на плащ-палатке, брошенной на траву, и бездумно смотрел в черное южное небо, причудливо изукрашенное мириадами звезд. Огромная луна, похожая на серебряный поднос, казалась такой близкой, что можно было допрыгнуть до нее и ухватиться за край. Она была так близка, что можно было без оптики разглядеть и горные кряжи, и моря, и кратеры на ее поверхности. Млечный Путь раскинул шлейф из больших и малых звезд, которых было так много, что отсюда, с Земли, они казались размытой полосой тумана. Это было невероятное, завораживающее зрелище. В своем родном Питере, в северных широтах Стас никогда не видел такого неба…
И вдруг он подумал, что Чечня находится совсем рядом, в каких-то ста пятидесяти километрах… И небо там, вероятно, такое же необъятное и набитое миллиардами звезд. Он повернулся к Седому, который, сидя на походном раскладном стульчике, помешивал в казане ароматную уху, и сказал:
– Слушай, Седой, а ведь в Чечне, наверное, было такое же небо? Как же мы его не видели?
– А у тебя там было время и желание созерцать небесные светила? – вопросом на вопрос ответил Седой. – И там небо такое же, да. Расстояние-то совсем малое по космическим меркам. Только там голова совсем другими мыслями была занята… Не до космоса было… К сожалению…
– Грустно это. – Стас сорвал травинку и закусил ее зубами. – Разве можно воевать под таким невыразимо красивым небом?
– Кхе-ха! – Седой то ли кашлянул, то ли ухмыльнулся в вислые усы. – Ты, парень, совсем в лирику ударился? Или нас кто-то спрашивал, можно ли воевать в таких заповедных краях? Или кого-то из тех, кто приказы отдавал – и с одной, и с другой стороны, – заботило это небо, леса и горы невероятной красоты? Их люди-то не заботили, а ты о красотах природы…
– Да. Все верно… – Стас с тоской смотрел на угли костра, выстреливающие в тягучий неподвижный воздух сада маленькие ярко-алые искры. Они взлетали, как трассирующие пули, оставляя за собой светящийся след, и гасли на лету… – Только неправильно это… Неправильно…
– Ну, так не воевал бы! – вдруг озлился Седой. – Бросил бы автомат и сказал: «Да идите вы все к черту! А я пошел домой!»
Стас не обиделся. Он ценил дружбу Седого. Он приехал к нему на Кавказ из далекой Северной столицы, чтобы вместе с ним и с пацанами из разведгруппы отметить день ВДВ, и не хотел ссориться. Слишком многое из прошлой жизни связывало их неразрывными узами. Слишком много они значили друг для друга. Каждый из них был там, на войне, частью одного целого, и это целое было частью каждого из них…
К ним подошли Батон и Кум и плюхнулись рядом на траву.
– Ну что, батя, скоро? – спросил Кум, огромного роста пулеметчик. – Запах с ног валит!
– Скоро. Минут двадцать еще…
А от стола, накрытого под большим навесом в саду, неслись обрывки разговоров: «…а Саня Калмычок? Во Франции, в Иностранном легионе… А Дэн-сапер? В Сербии. Уже пять лет… А Вовка Маньяк? Погиб Вовка… На растяжке подорвался… А Витек Ткаченко? Кто знает, пацаны? Погиб в Косове. В батальоне спецназа «Белые волки» воевал… А Леха Рубан? Умер от ран в прошлом году… Коля Панас? В 2008-м похоронили… А Дрюня, Дрюня-то? Инсульт. В прошлом году… Умер… Умер… Погиб… В психушке… «Белка» накрыла… В тюрьме за изнасилование…»
Седой притащил на стол казан с ухой, и Батон, вооружившись «разводягой», стал разливать дымящееся, ароматное варево по тарелкам. Разведчики задвигались, рассаживаясь поудобней. Кто-то стал разливать по рюмкам водку…
