к дому сей неоднозначной дамы подъехала карета, и молодой человек вынес на руках бесчувственное женское тело. Граф де Вард, которому по пути Ихара все объяснил, также поехал с ним, хотя юноша и противился этому.
Самурая удивило, что знахарка оказалась довольно молодой женщиной. Он привык, что искусством врачевания обычно владеют старухи. Катрин же, которой было немного за тридцать, и правда выглядела свежо и ухоженно во многом благодаря прекрасному знанию свойств растений, которые она с успехом использовала.
Что делала Ла Вуазен, склонившись над полумертвой Шинджу в душной комнате, пропитанной тяжелым запахом трав и различных отваров, никто не узнал. Графа и его пасынка туда просто не пустили. Лишь к утру Катрин вышла к ним, по пути раздавая указания девушкам-служанкам.
Оказалось, что Шинджу все еще находилась без сознания, но скорее всего смерть ей больше не грозила.
– В ней плод был, но он погиб, – говорила акушерка, расправляя закатанные рукава батистовой сорочки. – Видно так суждено. И пусть слезы не льет, а знает, что скоро ее одарит лаской главный мужчина. И посеет в ее чреве дитя. Дитя ей нужно, иначе она жить не захочет.
Эти странные слова, на которые Ихара почти не обратил внимания, кажется, глубоко поразили Франсуа. По пути в особняк де Вард был погружен в свои раздумья и выглядел болезненно бледным. Наблюдавший за ним в тот момент самурай теперь окончательно убедился, что его догадки верны.
Трагедия, произошедшая с одним из членов японской делегации, не нарушила обычного течения дворцовой жизни с ее балами, музыкальными вечерами, балетами и прогулками у фонтанов. В тот день, точнее это было прекрасное летнее утро, мадемуазель де Вард и еще несколько молодых девушек заметили юного скрипача на одной из дорожек парка. Юноша наигрывал какую-то мелодию, чем и привлек стайку красавиц. В руках у Софи был букет ландышей, аромат которых тянулся за ней легким шлейфом.
– Надо же, – обратилась к музыканту девушка. – Вы играете здесь в одиночестве и некому восхититься вашим мастерством.
Скрипач поклонился. А мадемуазель де Вард, все внимание которой было приковано к музыканту, не заметила сидевшего неподалеку на скамейке Ивона де Жонсьера.
Вскоре веселая болтовня привела к тому, что девушки стали уговаривать Софи спеть. Та быстро сдалась и под аккомпанемент скрипача запела какую-то простую французскую песенку. А когда замолчала, за спиной раздалось:
– У вас красивый голос.
Мадемуазель де Вард испугалась от неожиданности, но оглянувшись, нахмурила свои темные бровки. Перед ней стоял Жонсьер.
– Матушка тоже так говорит, – ответила Софи. – А сама я ничего не смыслю в пении и музыке. У моей бабушки был просто великолепный голос. Мама тоже хорошо поет. И она уверена, будто мне передался этот дар.
– Думаю, так и есть.
Возникла пауза. И обоим стало неловко. Подруги Софи, соблюдая приличия, отошли подальше, но не переставали то и дело бросать на молодых людей многозначительные взгляды.
– Наверное, все это время вы считали меня глупой и смешной, – заметила девушка. – Но теперь все позади. Моя жизнь очень изменится.
– Я вовсе не считал так… – попытался возразить Ивон. – Что вы имеете в виду, как изменится?
– Я выхожу замуж. Все от меня чего-то хотели. Мой отец – чтобы я стала женой удобного ему человека, вы – чтобы я легла с вами в постель, моя мать хочет, чтобы я была милой и покладистой девочкой. Но я хочу одного – чтобы мне дали возможность самой решать, что мне нужно. Так вот я решила, что больше нам с вами не следует видеться. Желаю вам найти свое счастье.
– Я поступил с вами жестоко… А вы говорите так, чтобы показать свое великодушие и благородство, чтобы доказать, что вы – это порода, вкус, достаток с пеленок. А я даже злости не достоин, лишь жалости.
– Нет, поверьте. Я понимаю, какие трудности вам приходится преодолевать! И я знаю, что вы можете быть лучшим человеком, чем думаете.
– Значит, вы не обижаетесь на меня?
– Нет, впереди у меня столько хорошего, что мне не хочется помнить о плохом.
– Вашему будущему мужу очень повезет с такой супругой, – задумчиво произнес Ивон, чуть склонив набок свою белокурую голову.
Софи собиралась уже уйти, но потом словно передумала, вернулась, молча протянула ему ландыши и только после этого побежала прочь, чтобы он не видел как утопают в слезах ее карие глаза.
Ихара вошел в тесную комнату, в которой царил полумрак из-за плотно зашторенных окон. Шинджу лежала на кровати. Вид у нее был изнуренный, но красоты ее это совсем не портило. Наоборот, заострившиеся черты делали лицо совсем юным. При виде самурая мадам Хоши приподнялась на локте, отвела от впалой щеки волосы.
– Ты решился прийти ко мне? А что если Мана узнает? Интересно, где эти невидимые ниточки, за которые она дергает, когда помыкает тобой, как кукловод, – сказала женщина. – Или нет. Скорее она пастушья собачка, кусающая тебя за пятки, как барана.
– Хватит, будь д-добрее.
– Добрее? – воскликнула японка. – После того, как ты спасал ее, бросив меня там, во дворце? Ты говоришь мне быть добрее? Да я мечтаю увидеть ее в том же положении, в каком была сама! Если хочешь знать, это я подстроила так, чтобы на корабле ее изнасиловали матросы. Но все сорвалось из-за твоего слуги!
Ихара в оцепенении стоял и смотрел на взбешенную женщину. Теперь в ее глазах не было ни тени боли или сожаления, лишь какая-то остервенелая ярость. Неужели правду говорит? Нет, не может быть. Скорее от злости придумала. Не могла же она так с родной племянницей поступить.
– Вот ты какая.
– Да. Теперь ты знаешь.
– Но за что? Мана п-причем? Это п-подло!
– И что?
– Я очень серьезно к н-ней отношусь.
– Будьте счастливы, – госпожа Хоши откинулась на подушку и отвернула лицо к окну.
– Шинджу, – позвал он тихо.
– Что?
– Ты взрослая женщина, а в-ведешь себя как…
– Как кто?
– Почему ты д-думаешь, что можешь всеми в-вокруг вертеть?
– А почему ты думаешь, что не
