в миссию «Президентленда» и в потенциал нашей работы по оживлению истории.
А мистер Гупта:
– Прошу вас, нет никакой необходимости идти в суд.
А дама:
– Полностью согласна. В этом мы определенно единодушны. Также мы единодушны в том, что имплементация Вадж’ма была преждевременной. Мы все немного увлеклись, но разве это преступление? Мы пробуем разные подходы. Мы должны позволить себе ошибку, чтобы двигаться вперед. Попробуем еще раз с другими президентами, да?
Мистер Гупта:
– Попробовать можно.
Дама:
– С непопулярными президентами?
Мистер Гупта:
– Да.
Дама:
– Замечательно. Я знала, что могу положиться на ваш здравый смысл.
Я, возможно, не самый смышленый президент в этом парке, но и не полный идиот, поэтому понимаю: это плохая новость для Честера А. Артура.
Я, согнувшись, иду через холл в Гардероб, где Гаррисон все еще выбирается из своего костюма. Я все ему рассказываю, и он такой:
– Ну, нам пиздец.
А я:
– Думаешь?
А он:
– Смотри, чувак, я Бенджамин Гаррисон, самый малоизвестный Гаррисон. Задумайся на секунду: я менее знаменит, чем даже мужик, который был президентом один месяц. А ты Честер А. Артур. Твоим главным достижением был закон Пенделя или еще какая-то фигня.
А я:
– Закон Пендлтона о реформе государственной службы.
А он:
– Кому не похер? Мы крайние, по-любому, как ни измеряй. Если они будут избавляться от десяти президентов – тебе крышка, и мне крышка.
Когда я возвращаюсь домой и мама спрашивает меня, спросил ли я об отгуле, я просто говорю, что не получится.
А она:
– Что это, блин, значит – не получится?
А я:
– Иногда вещи просто не получаются, мам.
Теперь, я так понимаю, мои дни в парке сочтены. Не поймите меня неправильно, это полный отстой, потому что нам сейчас реально нужны деньги, но не думаю, что буду сильно скучать по самому парку. Я точно не буду скучать по болванам-президентам, которые там работают.
Когда я был маленьким, я приходил в «Президентленд» и мечтал, что однажды стану президентом – да, вот каким маленьким и глупым было мое воображение. Я думал, что нарядиться в костюм, надеть большую поролоновую голову и расхаживать по парку развлечений будет, типа, вершиной совершенства. Но на самом деле все, что здесь есть, – просто кучка мудаков, и оказалось, что, если сделать мудака президентом, ты всего лишь получишь президента-мудака. Мог бы, наверное, и догадаться: должность президента не меняет тебя, ну, не так чтобы; она просто раскрывает еще больше тебя в тебе.
Однако я буду скучать по Эмике из Гардероба, и, может, мысль о том, что я больше не буду видеть ее каждый день, делает меня сентиментальным, а может, я уже отупел от долгого нахождения в костюме на жаре, или, раз уж меня скоро, вероятно, уволят, мне просто стало на все похер, но какой бы причина ни была, я решаю спросить Эмику, не хочет ли она как-нибудь выпить со мной после работы.
Как только я ее спрашиваю, я сразу же жалею об этом, потому что, во-первых, конечно же, она не хочет, а во-вторых, куда я ее поведу? Единственный бар, куда я хожу, расположен в кегельбане прямо за дорожками, и туда нельзя привести девушку, потому что там полно странных старых мужиков и все они пытаются продать тебе мыло для рук – это связано с какой-то мутной схемой, что опустошила множество карманов в прошлом году. У меня такое ощущение, что, если бы я попытался отвести Эмику в хороший бар – например, в винный бар или какой-нибудь хороший клуб или типа того, – вышибале хватило бы одного взгляда на меня, чтобы сказать: «Ты прикалываешься?» И Эмика бы посмотрела на меня и такая: «Знаешь, раньше я этого не замечала, но теперь, если подумать, этот вышибала в чем-то прав, по крайней мере, по поводу „Ты прикалываешься?“»
Но потом я обо всем этом забываю, потому что Эмика говорит: «С удовольствием».
Поэтому теперь я думаю: «Нахуй закон Пендлтона о реформе государственной службы, потому что отныне главное достижение Честера А. Артура – это согласие Эмики из Гардероба выпить с ним как-нибудь после работы».
Всю неделю я практически летаю. Типа даже когда мама говорит мне, что результаты из клиники пришли не очень хорошие, я не могу не отнестись к этому с оптимизмом. Я иду в комнату Рамоны, сажусь на краешек ее кровати и такой:
– Ох уж эти больницы. Да что они знают, да?
И Рамона смеется, кашляет и такая:
– Полные шарлатаны. Я уже сказала маме, мы больше не будем принимать советы по лечению от людей, у которых ушло семь лет на то, чтобы окончить колледж.
– Ага, кучка слоупоков! Я сам циник по части клиник.
– Циник-клиник, – скрипит Рамона, и я вижу, что она устала, поэтому я говорю еще кое-что, а именно: – Эй, самое главное, что все будет в порядке.
И она закрывает глаза и говорит:
– Ага. Все будет в порядке.
Ну, меж тем свидание с Эмикой идет наперекосяк, даже не успев начаться. Естественно! Как я мог помыслить, что заслуживаю, чтобы все, целиком и полностью, шло хорошо?
– Послушай, – начинает она, пока мы еще только садимся за столик. – Я должна тебе кое-что сразу сказать. Не знаю, почему ты пригласил меня выпить, и при этом мне не хочется показаться самонадеянной, но полагаю, что мне надо предупредить тебя: я вроде как влюблена в кое-кого.
А я:
– Оу, ничего, все в порядке. Кое-кто – это я, правильно?
Видно, что ей очень неловко, и она такая:
– Нет, извини.
А я:
– Нет, я понял, просто пытался пошутить.
И ей становится еще более неловко, и она такая:
– А, клевая шутка.
А я:
– Ну, отличное начало.
А она:
– Но ты мне правда нравишься как друг, и я очень обрадовалась, что ты захотел провести со мной больше времени.
А я:
– Ну, есть и хорошие новости: тебе потом не будет неловко на работе, потому что меня, скорее всего, скоро уволят.
А она:
– С чего ты взял?
Я рассказываю ей, что слышал, как мистер Гупта и белая дама собираются вернуть первую десятку парней и заменить другую десятку новым мегапрезидентом, и Гаррисон сказал, что мы оба обречены.
И Эмика говорит:
– Но ты ведь не можешь сравнивать себя с Бенджамином Гаррисоном. Конечно, мистер Гупта был бы очень не против от него избавиться; этот чувак – настоящий говнюк. Он вечно пялится на мои сиськи из своей гигантской президентской головы.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что вся его голова подается вперед.
– Но почему
