class="p1">Черенок рос не по дням, а по часам.
Рос он совсем неподалёку от города, в полной безопасности и одиночестве. Мимо день и ночь неслись машины, но никто его не замечал. Во время переездов из города в город люди Российской Империи привыкли терпеть, а если уж и останавливаться, то справлять свою нужду, прикрывшись дверью.
Риск нарваться на одинокую голодную химеру был всегда. Никому и в голову не могло прийти мысль залезть в овраг.
Черенок формировался и креп.
У него уже появились ручки, ножки и голова; он уже был похож на человека, но выходить из вегетативного состояния Черенку было рано. Пока что он просто догонял возраст родительского дерева.
Младенец, ребёночек, затем подросток. Наконец, в один прекрасный день, Черенок открыл глаза.
Растерянный, одинокий и перепуганный шумом трассы, он тут же убежал в лес. Убежал, правда, недалеко. Машины не только пугали, но и очень интересовали его; было в них что-то притягательное.
Первую ночь своей жизни Черенок так и не смог закрыть глаза. Ему предстояло не просто о многом подумать, но и в целом научиться, — каково это? — думать. Он знал слова и даже понимал большинство из их значений, но информация вывалилась на него разом. Было нелегко. Внимание рассеивалось.
— Пу, — Черенок пробовал говорить; привыкал к звуку собственного голоса. — Пу-пу-пу.
От отца ему достались моторные навыки, неразвитый магический дар мезени и тринадцатой школы, а ещё воспоминания. Обрывочные воспоминания, путанные.
Он знал, что родительское древо живёт в сытости и тепле. Родительское древо не одиноко, у него есть друзья, — смысл слова «друзья» доходил до Черенка особенно смутно, — и красивые женщины, с которыми можно удовлетворить свои потребности и унять нестерпимую чесотку в той странной штуке между ног. Родительское древо довольно часто испытывало эмоции; хорошие, приятные и не до конца понятные эмоции.
Родительским древом быть хорошо. А вот им, — Черенком, — почему-то не очень.
Почему-то Черенок совсем один. Почему-то ему приходится есть сырые грибы и пить дождь. Почему-то он выглядывает из-за дерева и смотрит на проносящиеся огонёчки со стороны, а не несётся вместе с ними; внутри этих интересных и странных штуковин.
Проходили дни. Черенок становился всё более собранным. Часть мыслей он успел передумать и даже понять их. У него теперь хорошо получалось говорить, — пускай пока что и не так, как у родительского древа, но всё равно хорошо.
Чтобы разобраться с некоторыми вещами, Черенок проецировал их благодаря дару мезени и изучал со всех сторон, но это получалось плохо. Чтобы утолить затмевающий рассудок голод, Черенок научился выращивать себе еду, и это получалось хорошо.
Приходило понимание. Приходило осознание себя. И вот тут, когда Черенок окончательно окреп в мысли о том, что он человек, у него появились первые человеческие эмоции. Сугубо человеческие; те самые, которых нет и не может существовать в дикой природе — обида, зависть и злость.
— Какого хрена? — повторял Черенок, в очередной раз выглядывая на трассу из-за ствола толстой придорожной сосны. — Какого хрена?
В окнах машин он видел людей, — очень похожих на него, но всё же не таких. Сам-то он был зелёным и сочным, а они цветом кожи скорее напоминали павшую пожухлую листву. Может быть, они болели и увядали? Или же… Или же проблема всё-таки в нём самом?
Вдруг Черенок почувствовал в себе некий механизм, который до поры до времени не замечал. Напрягшись изо всех сил, Черенок превратился в человека. Связь с окружающим растительным миром тут же оборвалась. Его мох обернулся волосами, а нежная зелёная кора стала кожей. В ту же самую секунду Черенку стало холодно и противно, но зато теперь он был похож на тех, из машин!
Ну вот и всё!
Теперь-то уж точно хватит терпеть одиночество! Теперь его больше ничто не останавливает! Черенок человек и должен быть среди себе подобных!
Собравшись с духом, Черенок вышел на проезжую часть.
Машины тут же начали гудеть; раньше он такого за ними не замечал. Его что, приветствуют?
— Оденься, придурок! — крикнул кто-то из окна проносившейся мимо легковушки.
— Стойте! — кричал Черенок. — Я! Вы! Стойте!
Да, он мог формулировать мысли гораздо чётче и понятней, но вот сейчас как-то вдруг растерялся.
Одна из машин обрызгала его. Из-под колёс другой вылетел камушек и больно ударил по этой нежной, непрочной коже. Из окна третьей высунулся смеющийся подросток и наставил на него камеру телефона.
Всё больше обиды. Всё больше зависти и злости. Почему они не останавливаются⁉
— Почему⁉ — заорал Черенок и в этот самый момент одна из машин наконец-таки съехала на обочину.
За рулём сидел мужчина с длинной бородой и пронзительным взглядом. Выглядел он точь-в-точь как Распутин в молодости, — чтобы это не означало, — и был одет в свитер кислотных оттенков. Опаснов! — Черенок искренне обрадовался. Он знал имя этого человека. Он его помнил. Родительское древо было знакомо с этим человеком.
— Опаснов! Опаснов! — голенький Черенок бросился к машине. — Опаснов! Опаснов!
Мужчина в машине отреагировал очень настороженно.
— Илья Ильич? — спросил он, опустив стекло. — Прямухин?
Илья Ильич Прямухин! Ещё одно знакомое имя! Да не абы какое, а имя отцовского древа!
— Илья Ильич не я! Илья Ильич папа! Я нет! Я от Ильи Ильича, я вырос! Я родился там, — Черенок махнул в сторону оврага.
— Понятно, — сказал Опаснов, улыбнулся и почесал бороду. — Ебанулся стало быть.
— Нет! Нет! Илья Ильич папа! Я родился от него! Я… Я…
Чёртовы слова никак не складывались в предложения и Черенок не нашёл ничего умнее, чем превратиться обратно в клюкволюда.
— Вот так! — сказал он, жестами показывая как отрывает себе руку и бросает её в овраг. — Вот так вот! Вырос там!
Опаснов молчал. Думал.
— Залезай-ка в машину, — наконец сказал он…
* * *
ИЛЬЯ ИЛЬИЧ ПРЯМУХИН
От Вышегора вестей пока что не было. Дважды я пытался ему дозвониться, дважды он брал трубку и дважды запыханным голосом говорил, что переговоры ещё не закончены. Но мне хватало и того, что они до сих пор продолжаются. Это уже о чём-то, да говорило.
Чтобы не мучаться ожиданием, я решил заняться делом.
Почему бы не потренироваться?
Позади поместья, неподалёку от входа в зимний сад, — в восстановленный зимний сад , — мы с моим сенсеем Нестором Петровичем организовали что-то типа ринга. Вбили в землю четыре деревянных бруса, натянули меж них канаты и за пару дней танцев неплохо притоптали траву.
Тренировка проходила следующим образом:
Мы с Петровичем расходились по разным углам ринга и по очереди начинали атаковать. Задача была проста: при помощи клонов и иллюзий, — вспышек всяких, дымных облачков и попыток в ослепление, — нужно было подобраться к противнику вплотную и ткнуть ему под рёбра палкой, мол, убил.
Защищающийся в свою очередь
