водитель.
— Да! Правильно! — подскочил как ошпаренный Квентин. — Откуда вы знаете?
— Так это ж Симонов, — пожал плечами водитель — Поэт. Стихи это.
«Все русские знают эти слова… — подумал Квентин. — Только очень жди… Странные… Зачем так? Разве можно ждать «не очень»?… Загадочная русская душа… Но я сделаю все, как ты велела, Джулия… Только вернись. И как можно скорее».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Не добраться к тебе! На чужом берегу
Я останусь один, чтобы песня окрепла,
Все равно в этом гиблом, пропащем снегу
Я тебя дорисую хоть дымом, хоть пеплом.
Я над теплой губой обозначу пушок,
Горсти снега оставлю в прическе -
и все же -
Ты похожею будешь на дальний дымок,
На старинные песни, на счастье похожа!
…Позабыть до того, чтобы голос грудной,
Твой любимейший голос — не доносило,
Чтоб огнями и тьмою, и рыжей волной
Позади, за кормой убегала Россия.
Павел Васильев
Глава 1
НА КРАЮ СВЕТА
Оказалось, что куда-то пропал день.
Юлька считала, загибая пальцы: вылетели утром. Значит, должен быть вечер. А здесь опять утро… Только завтрашнего дня.
Дурацкие часовые пояса! Голова кругом. А главное — и ночь пропала. Ее просто не было…
А глаза слипаются, и в голове шумит…
Они пили коньяк до самого Хабаровска, в котором ждали пересадку на другой самолет, и девушка в аэропорту так смешно объявляла вместо «пятьдесят» — «полста»…
— Рейс полста один…
За это и выпили последние «полста» граммов…
— Нечего раскисать! — ворвался к ней в номер Костя. — Пойдем на телестудию!
Юлька моментально вскочила. Конечно, лучше начать сразу, не откладывая, и закончить все побыстрее. И в Москву… к Венечке.
Полдня они провели на местной студии, до хрипоты обговаривая состав группы и график съемок.
Выехать решили завтра же. Хорошо, что дальне восточники оказались ребятами компанейскими и легкими на подъем.
А с каким восторгом они смотрели на представителей самого ОРТ»!
Юльке это безумно польстило.
После решения рабочих вопросов московских гостей торжественно завели в комнату с щедро накрытым длинным столом. Увидев белеющие между салатами горлышки водочных бутылок, Юлька обреченно вздохнула. А Костя с воодушевлением потер руки и просиял. Бочка бездонная!
Товарищеский обед плавно перетек в ужин, и поздно вечером теплой веселой компанией они отправились осматривать город.
Россыпь огней на рейде, свежий порывистый ветер с залива, узкая изогнутая бухта Золотой Рог… Улицы, то резко ныряющие вниз, то взмывающие почти вертикально, взбегая на сопки.
— Открыт закрытый порт Владивосток! — горланил Костя.
А все дружно подхватывали:
— Париж открыт, но мне туда не надо!
Местные называли свой город ласково, как мальчика или любимого мужчину: Владик. И с пафосом цитировал ленинскую фразу, увековеченную рядом с железнодорожным вокзалом:
«Владивосток далеко, но ведь город он нашенский!»
И, по-Юлькиному глубокому убеждению, Ленин никогда и ничего не говорил лучше и точнее.
Когда после долгих провожаний, петляний по улицам и заверений в искренней дружбе Юлька наконец добралась до номера, глаза уже совсем не смотрели — сплошная туманная пелена…
«Надо позвонить Квенти…» — успела подумать она и тут же провалилась в глубокий сон, едва успев упасть на кровать, даже не раздевшись.
Только смежила веки, а уже кто-то бесцеремонно трясет за плечо. И солнечный свет заливает номер.
— Вставай, проснись, кудрявая!
Костя, как обычно, бодр и весел.
— Сколько времени?
— Уже десять, дорогуша. Мы опаздываем. Собирай манатки.
— Я не распаковывала.
Юлька хлопала заспанными глазами, лихорадочно соображая, который час в Москве? Шесть вечера? Или два часа ночи?
— Два часа, — развеял ее сомнения Костя. — Мы же теперь живем с опережением.
Юлька плеснула в лицо водой и, пока Костя стаскивал вещи вниз, к японскому микроавтобусу, быстро набрала межгород.
У Квентина в «люксе» никто не брал трубку. Только длинные гудки…
Спит? Или?… Чем еще можно заниматься в такое время?! Тогда пейджер! Но междугородная связь никак не хотела соединяться с московским коммутатором. Чей-то невыразительный противный голос механически бубнил после первых же цифр:
— Неправильно набран номер…
Придется позвонить позже. Венечка просыпается в семь. Значит, по-Юлькиному это будет три часа дня…
— Юлька, в машину! — вихрем ворвался Костя, волоча последний кофр. — Номера я забронировал, сдай ключи администратору.
И правда кот Матроскин, на все руки мастер.
Заботливая хлопотунья Валечка, отправленная с ними в качестве помрежа, едва автобус тронулся, принялась распаковывать баночки-скляночки, по-домашнему ароматные и аппетитные…
— Поешьте, ребята, поешьте. Вы же не завтракали.
— Ага, — легко согласился Костя, не заставляя себя долго упрашивать.
А у Юльки после вчерашнего сумасшедшею дня кусок в горло не лез. Она едва ковырнула вилкой странную студенистую массу.
— А что это?
— Консоме, — торжественно сказала Валечка — Из морских гребешков.
Господи! Вот этим кормил ее Квентин в «Метрополе»?
— С миногами? — уточнила Юлька, не решаясь отправить в рот содержимое баночки.
— Нет… к сожалению…
— Под китайским соусом?
— Под майонезом, — растерялась Валя.
Фу, если она сейчас это проглотит, ее просто стошнит… Юлька изобразила на лице разочарование и отодвинула угощение.
— Костя…
— М — м? — отозвался он с набитым ртом.
И, поймав страдальческий Юлькин взгляд, жестом фокусника извлек из кофра банку пива.
— Шланги горят… — вспомнив Квентина, улыбнулась Юлька. — Надо залакировать…
И странно… После пива и морские гребешки показались совсем не противными, а дивно вкусными. Юлька слопала всю банку, а Валечка все подкладывала ей то домашние кулебяки с рыбой, то ватрушки, то крохотные пирожки с маком…
…Дорога петляла вдоль моря, мелкий дождь моросил за окном, а в автобусе было тепло и уютно.
Разморенная сытной едой, Юлька задремала.
И сейчас же Квентин обнял ее и мягко сказал с упреком:
— Джулинька, никуда больше не исчезай.
— Я здесь. — Она крепко прижалась к нему.
Какой знакомый, родной запах… Такой домашний… Как… у сдобной кулебяки…
Бабушка как раз вынимает ее из духовки, сбрызгивает водой и накрывает чистым полотенцем.
— Вот видишь, внученька, я ждала вас. — Она широко улыбается, и морщинки на лице разбегаются длинными лучиками.
— И я ждал, — говорит Юльке Квентин.
И вдруг его лицо меняется, становится строгим и надменным.
И не он это уже вовсе, а Пиковая дама, жгуче-черная брюнетка с крупными злыми глазами. Она держит в руке розу, красную, как кровь, и шипит зловеще:
— Уколешься о шин… шин, — а потом хохочет и продолжает противным металлическим голосом: — Абонент недоступен для связи…
