мне не врете. Но по-прежнему говорите не все.
Получилось ли у меня убедительно округлить глаза?
— Вы мне не все говорите, — повторила Савина, не реагируя на мою убедительную мимику. — Меня с самого начала кое-что смущает. Как могла такая женщина, как вы, независимая, образованная, поверить в сверхъестественное, даже столкнувшись с этим нагромождением совпадений?
Я перестала играть в гляделки, перестала изображать зайчика, замершего в свете фар, пристально посмотрела в ее голубые глаза и решила ей довериться. Потому что размякла в тепле? Потому что Тому меньше чем через четыре часа должно было исполниться десять лет? Потому что я три недели ни с кем не разговаривала, если не считать спины Габриэля? Потому что мне необходима была союзница?
— Вы выиграли, Савина. Я еще кое-чем с вами поделюсь. Об этом мучительно вспоминать, и я предпочла бы никогда больше к этому не возвращаться.
Социальная работница отложила салфетку.
— Эстебан с раннего детства ходил к психотерапевту. Из-за усыновления, само собой. И из-за боязни пчел. Но за полгода до исчезновения он стал говорить во время сеансов странные вещи. Намекал, что... что хочет сменить тело... потому что я ему не настоящая мать. Потому что... потому что я не могла его любить таким, какой он есть. А еще он узнал, что весь прибрежный квартал города триста лет назад ушел под воду. Это его заворожило. Он говорил о подводном мире, где сбросит свою телесную оболочку, — ну конечно, он говорил это другими словами.
Савина внимательно слушала. Я продолжала, все больше волнуясь:
— Психотерапевта звали Гаспар Монтируар. Я разрешила ему нарушить профессиональную тайну, дать полицейским доступ к записям всех сеансов. Полицейским для успешных поисков надо было знать все. Вот только и полицейские, и даже Гаспар Монтируар в конце концов пришли к выводу...
У меня полились слезы, я не смогла договорить, Савина протянула мне салфетку.
— Что это было самоубийство? — прошептала она. — Четвертая версия Лазарбаля. Что Эстебан утопился?
Я скрутила салфетку. Какой бы прочной ни была ткань, мне хватило бы сил ее разорвать.
— НЕТ! — крикнула я так, что немногочисленные посетители стали оборачиваться, а медный котел едва не опрокинулся. И повторила — чуть потише, но чувствуя, что в моих глазах еще полыхает ярость: — Нет! Я знаю! Никто ничего не понял! Эстебан никогда сам не придумал бы эту историю с подводным миром и сменой оболочки. Кто-то ему это внушил. Кто-то, к кому он пришел в своих эспадрильях, с зажатой в руке монеткой в один евро. Этот кто-то его похитил. И этот кто-то проделает то же самое с Томом завтра, в день, когда Тому исполнится десять лет! Савина, вы должны мне поверить. Вся надежда только на вас.
Едва я договорила, в спину мне ударил ледяной ветер. Дыхание смерти. Я не сразу поняла, что дверь «Супницы» открылась. Обернувшись, я увидела вошедшую пару. Еще не распрямившись под низким сводом, они стряхивали с одежды белые хлопья.
За окном снова сыпал снег. 46
Он смотрел, как снежинки кружат в ореолах света под фонарями. На асфальте снег не держался. Черная поверхность сопротивлялась, заглатывала снежинки, превращала их в кашу, но борьба казалась неравной — снега было слишком много. Сегодня ночью белые победят! Во всяком случае, здесь. Может быть, в Мюроле или Бессе не так холодно, всего на градус теплее, и этого будет достаточно, чтобы вместо снегопада полил холодный дождь. А к утру подмерзнет — вот вам и гололед.
Он включил компьютер. Беспокоиться не о чем, сегодня никто его не потревожит. Даже наушники надевать не надо, можно слушать прямо через колонки.
Он прокрутил длинный список файлов и остановился на последнем.
Эстебан Либери, 12/04/2010.
Двойной клик — и комнату заполнил низкий теплый голос. Голос, который он, разумеется, узнал.
— Значит, ты и есть Эстебан?
— Да.
Ему показалось, что голос Эстебана никогда еще не звучал так робко.
— Доктор Монтируар мне много про тебя рассказывал.
— ...
— И еще он дал мне послушать ваши сеансы, чтобы я был в курсе. Чтобы я знал тебя почти так же хорошо, как он.
— ...
— Вполне естественно, что ты робеешь. С доктором Монтируаром ты знаком не первый год. Но... видишь ли, иногда надо показаться специалисту. С докторами всегда так. Если у тебя болят зубы, надо идти к стоматологу, а если боишься за свое сердце, то к кардиологу. Один врач не может лечить все болезни.
— Но я... не болен.
— Конечно, нет, Эстебан, это просто для сравнения, чтобы тебе стало понятнее. Одни специалисты лучше разбираются в снах, другие — в страхах, а третьи — в том... во всем, что связано со смертью.
Эстебан вдруг разгорячился:
— Доктор, я не хочу умирать! Я никогда такого не говорил доктору Монтируару! Я только хочу сменить...
— Хорошо, Эстебан, хорошо... Мы с тобой спокойно обо всем этом поговорим. У нас обоих впереди много работы. Нам надо будет научиться друг другу доверять. * * *
Астер толкнула входную дверь, и Нектер немедленно отвлекся и от котелка, за которым присматривал правым глазом, и от телефона, на который поглядывал левым. Никто ему не перезвонил — ни Лазарбаль и ни один из трех психотерапевтов.
— Где ты была?
Астер как-то странно пошевелила пальцами — наверное, на языке знаков или ведьминском это должно было означать «Минутку, Ники, дай мне хоть куртку и шапку снять».
С вешалки, куда она их пристроила, на пол крупными каплями шлепался растаявший снег, но Нектер сделал вид, будто не замечает, ничего, потом вытрет.
— Есть хочешь?
Он выключил газ под котелком.
— Эти тупые полицейские полдня меня продержали! — взорвалась Астер. — И все допытывались, когда я чем занималась, как будто я обязана перед ними отчитываться! Леспинас до того дошел, что пригрозил: «Мадам Патюрен, мы ради вас стараемся, если у вас нет алиби...» Я им нашла труп, и вот как они меня отблагодарили! Они что себе думают — что ведьмы в свое удовольствие режут глотки тем, кто в одиночку забредает в их леса?
Нектер засомневался, стоит ли ее расспрашивать. Он как ни в чем не бывало раскладывал по тарелкам еду, но невольно вспоминал слова Бурсу: «Есть провал больше чем в двадцать минут с того момента, как она нашла тело, и до того, как подняла тревогу».
— Жо... Жонас был уже мертв, когда ты его нашла?
Пальцы снова зашевелились, на этот раз менее причудливо. Такие движения способен истолковать любой полицейский.
— Ну да, Ники, ты ведь тоже один из них!
— Садись и прекрати болтать глупости.
Астер уселась, отогрелась, успокоилась. Нектер налил ей стакан вина и, едва она успела отхлебнуть, спросил:
— Что там за история с алиби?
— Да ничего. Не волнуйся. У ведьм есть свои секреты. Жандармы могут и не мечтать, что я расскажу им, где собираю травы! Для полицейских эта история с алиби — не главное.
Нектер чуть не поперхнулся.
— А что главное?
— Thiers Gentleman — нож, которым зарезали Жонаса. В Бессе только я такими торгую. Леспинас не умнее поросенка, но все же одно с другим связал.
