Решительный жест доктора Фелла заставил Хедли промолчать. По темной лестнице, никого не встретив, они поднялись наверх и вошли в кабинет Гримо, где было так темно, что Хедли пришлось включить настольную лампу. Убедившись, что дверь закрыта, он повернулся к доктору Феллу.
– Что вы хотите доказать? Что Гримо убил Флея?
– Да.
– Тогда как же он в то время, когда лежал без сознания в больнице и умирал на глазах у свидетелей, пошел на Калиостро-стрит и…
– Не в то время, – спокойно ответил доктор Фелл. – Видите ли, Хедли, это как раз то, чего вы не понимаете. Это как раз то, что сбило вас с правильного пути. Это то, что я имел в виду, когда говорил, что дело не перевернуто с ног на голову, а пошло ложным путем. Флей был убит раньше, чем Гримо. Более того, Гримо, зная, что умирает, пытался сказать нам правду. Это одно из его добрых намерений, но мы истолковали его ошибочно. Садитесь, я попробую объяснить. Вы уже вспомнили три существенных момента, так что долго объяснять не придется.
Доктор Фелл, тяжело дыша, опустился на стул возле стола, несколько мгновений смотрел отсутствующим взглядом на лампу, потом заговорил снова:
– Итак, три существенных момента. Первый. Брата Анри не существует. Есть только два брата. Второй. Оба эти брата говорили правду. Третий. Вопрос времени повернул расследование на ложный путь. Много было сделано не так из-за того, что мы неправильно понимали короткие промежутки времени. В целом это представило нашего убийцу как бесплотного человека. Все это легко понять, если вернуться мысленно назад.
Вспомните вчерашнее утро. Я уже имел причину думать, что убийство на Калиостро-стрит какое-то странное. Выстрел. Три свидетеля, которым можно верить, сообщают одно и то же – выстрел прозвучал ровно в 10.25. Меня заинтересовало, почему они до секунды сходятся именно в этом вопросе. Когда на улице происходит несчастный случай, даже самые спокойные свидетели не смотрят на часы, а если и смотрят, то время у них не совпадает с такой невероятной точностью. Но в нашем случае свидетели говорили правду. Значит, существовала какая-то причина, и такая точность была им навязана.
И причина действительно существовала. Как раз напротив того места, где упал убитый, находится окно магазина ювелира. В то время оно было там наиболее ярко освещено, а потому и наиболее заметно. Из окна свет падал на убитого. Вполне естественно, окно привлекло внимание и других свидетелей. А из окна на них смотрели большие часы, такой необычной конструкции, что непременно бросались в глаза. Констебль не мог не запомнить время. Остальные свидетели, конечно, запомнили время тоже. Отсюда и однообразие.
Но одна вещь, на то время не очень важная, немного меня смутила. После того, как был убит Гримо, Хедли вызвал своих людей и немедленно послал одного из них найти Флея – ведь на него падало подозрение. Полицейские прибыли сюда… в котором часу?
– Согласно моей раскладке, приблизительно в десять сорок, – сказал Ремпол.
– И одного человека сразу же послали искать Флея. Он должен был быть на Калиостро-стрит… когда? Думаю, минут через пятнадцать – двадцать после того, как, вероятно, был убит Флей. Но что произошло за этот короткий промежуток времени? Целый ряд неправдоподобных вещей. Флея доставили в дом врача, он там умирает. Попытка установить его личность последствий не дала. «После определенной задержки», если говорить словами газетной информации, тело Флея отвезли в морг. Когда детектив, которого Хедли послал найти Флея, прибыл на Калиостро-стрит, все было кончено. Волнение улеглось, и констебль, переходя от дома к дому, опрашивал жителей. Это казалось неправдоподобным. К сожалению, я был таким дураком, что не понял значения этого даже вчера утром, когда увидел часы в витрине ювелирного магазина.
Вспомните! Вчера мы завтракали в моем доме, когда пришел Петтис. Мы с ним разговаривали… до которого часа?
– Ровно до десяти, – нарушил молчание Хедли и щелкнул пальцами. – Это я хорошо помню, потому что, когда он поднялся уходить, Биг Бен как раз пробил десять.
– Совершенно верно. Петтис ушел, мы сразу оделись и поехали прямо на Калиостро-стрит. Теперь прикиньте, сколько нам потребовалось времени, чтобы мы надели пальто, шляпы и проехали короткое расстояние по безлюдной в воскресенье улице. На дорогу у нас ушло всего десять минут. Думаю, на все вместе нам потребовалось не больше двадцати минут. Но на Калиостро-стрит вы показали мне ювелирный магазин как раз в тот момент, когда те сказочные часы били одиннадцать.
Даже тогда в моей тупой голове не возникла мысль поинтересоваться теми часами. Не сделали этого, будучи в возбужденном состоянии, и три свидетеля накануне вечером. Как раз тогда – помните? – Соммерс и О'Рурк повели нас на квартиру Бернаби. После достаточно долгого осмотра квартиры мы говорили с О'Рурком. Во время этой беседы я обратил внимание на то, что в мертвой тишине дня, когда с улицы долетал только шум ветра, появился новый звук. Я услышал звон церковных колоколов.
Когда начинают звонить церковные колокола? Конечно, не после одиннадцати, когда уже идет служба, а до одиннадцати, до службы. Но если поверить этим немецким часам, было уже значительно позже одиннадцати. Именно тогда мой темный разум проснулся. Я вспомнил о Биг Бене и о времени, которое потребовалось нам для поездки на Калиостро-стрит. Я сопоставил колокольный звон, Биг Бен и время, которое показывали эти декоративные иностранные часы. Церковь и государство, так сказать, не могли бы одновременно ошибиться. Другими словами, часы в витрине ювелирного магазина спешили больше, чем на сорок минут! Значит, выстрел на Калиостро-стрит не мог прозвучать в десять двадцать пять. На самом деле он мог раздаться незадолго до девяти сорока пяти – ну, скажем, в девять сорок.
Раньше или позже кто-нибудь обратил бы на это внимание, а может, и уже обратил. Всплыло бы это и на суде присяжных. Кто-нибудь обязательно предложил бы точно установить время. Не знаю, поняли бы все сразу – надеюсь, что так – или это еще больше бы сбило вас с толку. Но неопровержимо то, что события на Калиостро-стрит произошли за несколько минут до того, как посетитель с фальшивым лицом позвонил в девять сорок пять в этот дом.
– Все-таки я не вижу… – начал Хедли. – Невозможно…
– Невозможно? Да. Но я хочу объяснить вам ход событий с самого начала.
– Хорошо. Но разрешите мне привести все в порядок. Если Гримо, как вы говорите, застрелил Флея на Калиостро-стрит незадолго до девяти сорока пяти…
– Я этого не говорил, – возразил доктор Фелл.
– Как?!
– Так. Вы все поймете, если проследите за моей мыслью с самого начала. На той неделе, в среду вечером, когда в ресторане «Уорвик» Флей впервые появился из прошлого, прямо-таки из могилы, и начал угрожать Гримо, тот решил его убить. Видите ли, Гримо был единственным, у кого был мотив убить Флея. Вы знаете, Хедли, у него все-таки была причина для этого. Гримо – живой и здоровый, обеспеченный, уважаемый. Прошлое похоронено. И вдруг распахивается дверь и входит худой незнакомец с неприятной усмешкой, который оказывается его братом! Гримо, убегая из тюрьмы, убил одного из своих братьев, когда их хоронили живыми в могилах, и только случайно не убил другого. Если бы это преступление было раскрыто, Гримо бы повесили. И вот Пьер Флей нашел его.
