видел это, когда девушка умоляла меня перезвонить ей.
«Ты слабак, Хардинг. И не заслуживаешь такой девушки, как Миранда — умной, красивой и храброй». Я совершил идиотский поступок, которому нет оправдания, и теперь пути назад нет.
— Ты только что назвал меня слабаком? — спрашивает Уоллес рядом со мной, когда мы протискиваемся через гигантские вращающиеся двери, отделяющие туннель от парковки.
— Нет, я назвал себя слабаком.
Твёрдая рука сжимается на моём плече, и я с тревогой смотрю на неё. Отлично, теперь он меня утешает? Чёрт.
— Не расстраивайся так, братан, ты же знаешь, что папарацци — мудилы. Они хотят от вас реакции, но не получат её.
Всё верно. Любая моя реакция или заявление вызовет поток статей, и тогда они действительно будут лезть мне в задницу в поисках более масштабной истории.
Нет. Лучше держать язык за зубами, несмотря на то, что Фил хотел сделать заявление о том, что Миранда — моя старая подруга, и мы просто ужинали, чтобы наверстать упущенное.
Распространять ещё больше лжи? Я так не думаю.
— Мне было бы наплевать на то, что они печатают дерьмо обо мне. Я к этому привык, — вру я. — Но всё это дерьмо о Миранде? Какое они имеют право называть её уродиной?
Уоллес с угрюмым видом качает головой из стороны в сторону.
— Не знаю, чувак. Это полный трэш. Мы оба знаем, что она маленькая красотка. — Он делает паузу, и я чувствую на себе его косой взгляд. — Я пытался трахнуть её, но она не была заинтересована.
— Ну, спасибо, что заговорил об этом.
— Что! Я пытаюсь донести до тебя мысль — она не интересовалась мной, а я явно прекрасный образец. — Базз Уоллес думает, что он реальная версия Гастона из «Красавицы и чудовища», и я никогда с ним не спорил. — Никто не может устоять передо мной, кроме неё. Меня уже много лет так не отшивали.
— Хорошо, я понял.
— Нет, ты не понимаешь. — Наши сумки перекинуты через плечи, и он пожимает своими. — Она встречалась с тобой. Не со мной, а с тобой.
Да… но почему?
По-видимому, теперь он ещё и мысли читает.
— Потому что красота только на поверхности, и когда она смотрит на тебя, то видит то, что ей нравится. Бла-бла-бла, меня привлекает твоя личность. — Уоллес останавливается перед воротами, ведущими на парковку, кладёт обе руки мне на плечи и смотрит в глаза. — Чувак, послушай меня. Ты ей нравишься. Влечение не длится долго, если нет химии, которая его подкрепляет. Ты почувствовал с ней химию?
Я натянуто киваю.
— Ты беспокоился о том, что все могут подумать, когда был с ней, или ты просто наслаждался моментом?
— Господи, ты ходил в школу психиатров на выходных и получил степень по психологии? Что это, сеанс психотерапии?
Да, я понимаю, как глупо звучит этот вопрос, исходящий из моих уст.
Уоллес тоже, и он закатывает глаза.
— Просто ответь на вопрос, придурок. Ты почувствовал связь?
Я раздражённо сбрасываю его руки со своих плеч.
— Да, очевидно… Боже. — Я звучу как девочка-подросток, раздражённая своей матерью. Или Наполеон Динамит (прим. пер. Фильм «Наполеон Динамит» (Napoleon Dynamite, США, 2004)), кормящий свою ламу Тину.
— Так почему ты так себя ведёшь?
Он не вылезает из моей задницы по этому поводу.
— Почему тебя это волнует? — Я прохожу мимо него к выходу, коротко улыбаясь охраннику Стэну.
— Потому что я твой лучший друг.
Вот он опять за своё с этим его «лучшим другом»! Говорю вам, всё, что он когда-либо делал, это совершал набеги на мой холодильник, появлялся неожиданно и…
Дерьмо. Это звучит так, как поступил бы лучший друг. Кроме того, он, кажется, прикрывает мою спину, учитывая, что не перестаёт подначивать меня по поводу моих отношений — или их отсутствия.
— Чего ты от меня хочешь? — Я бросаю колкость через плечо Уоллесу, когда Стэн снимает замок с металлических ворот, выходящих на парковку.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, братан.
Счастлив.
Я думал, что был счастлив — тогда, когда жизнь была чертовски простой, и никто от меня ничего не хотел. Был счастлив, когда играл в бейсбол, потому что мне это нравилось, а не потому, что это оплачивало счета за большой, тупой, пустой особняк, который я был вынужден купить. Был счастлив, когда мог чаще видеться со своими родителями. И был счастлив, когда мои друзья из дома могли позволить себе прийти посидеть на трибунах и посмотреть, как я играю в нашем родном городе, когда им не нужно было садиться в чёртов самолёт, чтобы увидеть меня.
А еще был счастлив после нашего свидания, когда думал, что нравлюсь Миранде.
Нравился.
«Почему в прошедшем времени, Хардинг?» Я почти слышу, как Базз задает мне этот вопрос, хотя сейчас он в нескольких метрах позади меня, сильно отставая.
Собираюсь развернуться, чтобы надрать ему задницу, когда моё внимание привлекает вспышка розового цвета.
Миранда?
На стоянке?
Я прищуриваюсь, фокусируюсь на розовой точке передо мной, лице и волосах, и она прислоняется к белой машине, нервно заламывая руки.
Внезапно Уоллес оказывается рядом со мной.
— Что..? Это что..? — Базз прикрывает глаза от солнца свободной ладонью, хотя на нём бейсболка и, вероятно, он прекрасно её видит. — О боже, посмотри. Это… кто? Это она? — Строчки из этого чёртова детского фильма. — Это Миранда? Что она здесь делает?
Вот сукин сын.
Я бросаю на Уоллеса сердитый взгляд.
— Пожалуйста, не говори мне, что ты имеешь к этому какое-то отношение.
— Понятия не имею, о чём ты говоришь. — Он встряхивает своими невидимыми длинными волосами. Парень, безусловно, худший гребаный лжец, которого я когда-либо видел. Хорошо, что он каждый год претендует на премию ESPY (прим. пер. Награда ESPY Award (сокращение от Ежегодная премия за выдающиеся достижения в спорте) — награда, которую в настоящее время присуждает американская передача телевидение сеть ABC, а ранее ESPN), а не на «Оскар».
